Владик тоже хлопотал вокруг будущего отпрыска. Купил им билеты в Энск в мягком вагоне – в те времена запасаться проездным документом следовало заранее, иначе не достанешь. Даже странно было, что они по этим имевшимся двум билетам покатят втроем, и третьим человечком станет тот, кто сейчас бьется у нее под сердцем.
Галя рассказала Владику, что рожать будет у Грауэрмана – тот, конечно, знал, что это лучший роддом Москвы. Спросил: «Каким образом ты туда устроилась?» – она наврала, краснея, про сотрудницу из отдела, у которой там работает мать и которая оказала ей столь нужную любезность. Муж вроде бы поверил – однако роды в самом престижном столичном роддоме стали еще одним камнем в здании его подозрений.
Больница в центре Москвы потребовала заранее решить другую проблему: как довезти туда роженицу? «Скорую» вызывать было нельзя – она, согласно инструкции, доставит будущую мамашу в ближайший или дежурный роддом. Даже помыслить о том, что можно подкупить врача из «неотложки», чтобы отправил ее на Арбат, Владик тогда не мог. Вызывать такси, когда начнутся схватки, тоже было боязно. Во-первых, потратишь время, пока сбегаешь на станцию, чтобы позвонить (да и роженицу одну оставлять страшно). Во-вторых, непонятно, когда заказанная машина приедет – не опоздает ли, не завязнет ли в сугробах, найдет ли дом… Требовалось что-то придумать. И тут, как обычно бывало при социализме, неразвитость сферы услуг и инфраструктуры компенсировалась душевностью и милостью людей.
Частных машин у них в поселке было – раз-два и обчелся. Но одна из них принадлежала семейству Смирновых, жившему неподалеку. Семья была большая – три поколения под одной крышей. Самые старшие, Федор Никифорович и Вера Павловна, средние – их сын Евгений Федорович и его жена, полячка Ядвига, и третье в лице их сынка Женика-младшего. Трудились все, за исключением шестилетнего Женика, в ОКБ-1, Федор Никифорович еще с тех времен, когда нынешняя «королевская шарашка» была артиллерийским заводом. Руки у всех были золотые, головы ясные.
Евгений Федорович, крепкий сорокалетний мужчина, прошел войну. В тяжелейшем сорок первом, когда медалями не баловали, награжден был орденом Красной Звезды, в сорок втором ранен и комиссован по болезни. Выучился в техникуме, потом в институте, работал инженером – вот на таких людях, как он, рукастых, головастых и безотказных, и держалось производство королевских ракет и спутников. Владик даже немного робел при нем – кто он в сравнении с Евгением Федоровичем? Сосунок, теоретик без году неделя.
Смирновы владели личной автомашиной «Москвич», купленной за девять тысяч рублей. В те годы, в отличие от позднесоветских времен, приобрести автомобиль можно было свободно: приходи в магазин, плати денежки и забирай покупку. Другое дело, что среди громадных нехваток в семьях, от башмаков до кастрюль, лимузин казался глупой и ненужной роскошью. Куда на нем ездить? По городу – на метро или электричке дешевле выходит. На курорт – все равно без путевки нигде не устроишься, а отдыхать в палатках моды не настало. В другой город, на экскурсию, в Киев, Ленинград или, допустим, Ташкент, обычно отправлял профсоюз, забесплатно или за десятую долю цены.
Однако Евгений Федорович был охотником и рыболовом. И кабанчика порой с друзьями заваливал. И утку бил. И с Селигера мешки рыбы привозил. Порой по грибы, по ягоды всей семьей выбирались, полный багажник боровичков добывали. Жена, красавица Ядвига, хоть и ворчала на отсутствие Федорыча в законный выходной, однако против фактов пойти не могла: семье от его трофеев выходило большое продуктовое подспорье.
Вот к этому человеку Владик и отправился – договориться, чтобы тот, как придет время, отвез Галю в роддом Грауэрмана. «Отвезу! – похлопал его по плечу Евгений Федорович. – Если вечером или ночью случится, беги прямо домой ко мне, я никуда не собираюсь в ближайшее время. А если днем вдруг прихватит – на завод звони, отпрошусь, приеду. Доставим женушку для рождения нового советского человека, куда скажешь». – «Бензин я вам компенсирую», – проблеял Иноземцев. «Стыдно мне даже слышать такие речи», – усмехнулся автовладелец.
Роды, как это часто бывает, начались в самое неподходящее время – в ночь на тот самый понедельник, когда Владику предстояло прочесть лекцию спецотряду ВВС. Сначала сильно тянуло внизу живота, потом отошли воды, и Галя стала трепать за плечо мирно спящего супруга. «А? Что?» – заметался он спросонья. «Кажется, началось», – простонала жена. «Одевайся! – вскинулся он. – Сможешь сама?» – «Конечно, смогу». Иноземцев натянул брюки, впрыгнул в валенки и, на ходу застегивая тулуп, бросился по тропинке к Смирновым. «Как бы не опоздать, как бы не опоздать», – билось у него в голове. Подбежал к дому, стал барабанить, как условлено, в окошко. Буквально через секунду там показался заспанный Евгений Федорович в нательной рубахе. Закивал головой, прокричал сквозь рамы: «Сейчас буду». Владик понесся назад.
Галя уже оделась и безучастно сидела на диване в «гостиной». Кажется, ее отпустило. «Может, ложная тревога?» – с надеждой спросила она. «Все равно поедем, – мотнул головой молодой муж, – врачи разберутся». Через пять минут подъехал поднятый по тревоге Евгений Федорович – молодые супруги увидели в окно силуэт машины. Владик помог Гале надеть пальто и ботики. Вышли. Евгений Федорович выскочил из-за руля, открыл заднюю дверцу, усадил роженицу. Иноземцев сел на задний диванчик с другой стороны, держал супругу за руку.
Поехали. Машин на улицах поселка не было вовсе. Быстро добрались до Ярославского шоссе, где на пересечении круглые сутки бдил орудовец, охранял единственный автомобильный въезд в режимный поселок. Полушутя отдал Смирнову честь – тот тоже, не снижая скорости, приложил руку к своему кепарику. Личных автомобилей тогда было настолько мало, что чуть не все их обладатели лично знали друг друга, а уж регулировщиков и подавно. Галя вспомнила, что не прошло трех месяцев, как она ехала той же заснеженной дорогой с генералом, – и тут ее скрутил очередной приступ боли. «Боже, за что мне так? – подумала она. – Наверное, за мои грехи. За мою неверность. Я гадкая, дурная и падшая женщина. И за это бог решил, видно, меня умертвить. И я скоро умру. В страшных муках». Владик держал ее за руку, и она вцепилась ему в кисть и застонала. Она чувствовала страшное раскаяние перед ним. Евгений Федорович оглянулся на них и прибавил газу. Боль отпустила, и Гале вдруг пришла в голову мысль, что она должна прямо сейчас, до своей смерти, успеть покаяться перед Владиком. «Может, он меня простит, он хороший».
– Знаешь, Владик, я страшно виновата перед тобой, – начала она.
– Не слушай ее! – перебил с водительского сиденья Евгений Федорович. – Это ее на покаяние занесло. Моя Ядвига Александровна, наоборот, всю дорогу, когда рожать ехали, меня костерила: хам, мерзавец, ничего по дому не делаю, только с дружками по лесам шляюсь. А потом, когда их из роддома с Жеником-младшим выписали, говорит, и не помню, чтоб чего-то высказывала.
– И как она? – сдавленным голосом спросила Галя. – Как она рожала?
– Больно, конечно, было, пришлось помучиться. Зато, как родишь, сразу все проходит. И даже не вспомнить, что болело.
– А если я не рожу? – со страхом проговорила Иноземцева.