– В психушке. Вряд ли она оттуда выйдет.
– Н-да… Жутко. И почему, интересно, люди сходят с ума?
– Да по-разному, наверное.
Пауза. А потом тихий разговор продолжается.
– Как думаешь, он выкарабкается?
– Вряд ли. Доктор сказал, что шансов практически нет.
– Н-да… Жалко парня. Вроде еще молодой.
– Тридцать лет по паспорту.
– Младше меня. Ну надо же…
Эти голоса эхом отдаются в черепе Кима, но постепенно смолкают. Перед глазами все еще туман, но и он начинает рассеивается. Откуда-то издалека доносится странная песня:
– Собираю, собираю, все в лукошко убираю…
Голос становится громче, туман перед глазами рассеивается, и Ким видит старуху, сидящую на корточках в траве. Она собирает бледные поганки и складывает в берестяное лукошко.
– Вот поганки, стыд и срам… Даже их я не отдам…
– Бабушка Маула, – позвал Ким.
Старуха замолчала. Повернула голову и посмотрела на него снизу вверх.
– А, это ты…
– Что случилось? – спросил Ким. – Где я?
– Там же, где все, – она усмехнулась. – Разве сам не видишь?
Ким огляделся. Вокруг был лес, мрачный, черный, страшный. Неподалеку чернела разверстой пастью огромного чудовища заброшенная шахта.
– Я не помню, что случилось, – рассеянно произнес Ким.
– Зло становится сильнее, – сказала старуха. – Ты это чувствуешь?
– Но… как я здесь очутился?
– Как все, – ответила старуха.
И вдруг он вспомнил. ПАПА!
– А мой папа? – заволновался Ким. – Где он?
– Утонул, – сказала старуха. – Много лет тому назад. Неужто не помнишь?
– Но он вернулся! Его гроб смыло водой в заброшенную шахту. И после этого он вернулся домой. Где он? Я хочу на него посмотреть.
Старуха хотела что-то сказать, но вдруг уставилась на что-то с открытым ртом. Ким обернулся. У него за спиной в ночном сумраке, окутанные дымкой, среди черных деревьев высились человеческие силуэты. Ким не видел лиц, но понял, что они смотрят на него.
– БУДЬ С НАМИ! – прошелестел налетевший ветер.
Виктор перевел взгляд на старую Маулу. Лицо старухи потемнело, как если бы черные морщины ее смотали в плотный клубок.
– Тебе нельзя здесь оставаться, – прокаркала старуха.
Из-за спины Кима донесся звук шагов. Шлеп. Шлеп. Шлеп. Словно кто-то шел в высоких сапогах, наполненных водой. Ким снова обернулся и, увидев силуэт приближающегося человека, понял, что это его отец. Он был одет так же, как в день своей гибели: в прорезиненный рыбацкий плащ и сапоги.
Шлеп. Шлеп. Шлеп.
Отец подходил все ближе. А вслед за ним двинулись и остальные фигуры. Он подошел уже так близко, что Виктор, наконец, сумел разглядеть его лицо – широкое, скуластое, с раскосыми глазами.
Толпа призраков нестройным рядом надвигалась на Кима. Среди них Ким узнал земляков, тех посельчан, которые умерли или погибли за последние лет десять. Рот отца начал открываться, словно на его плоском лице появилась черная дыра, и дыра эта стала расширяться. И вдруг отец закричал, но из гортани его вырвался не один голос, а целый хор страшных голосов, полных ужаса, злобы и отчаяния.
– Беги отсюда, пока они тебя не схватили! – приказала старая Маула.
– Но я…
– Беги! – завопила старуха.
И Ким побежал.
– СПАСИ ЕЕ! – повторяла ему вслед Маула. – СПАСИ ЕЕ!
«Пи-пи-пи» сердечного монитора участилось. Медсестры засуетились вокруг тела Кима.
– У него давление падает!
– Это приступ! Зови доктора!
Прерывистый сигнал зазвучал еще быстрее и вдруг резко оборвался, сменившись долгим писком, а извилистый график на экране монитора, сорвавшись с верхней точки вниз, превратился в прямую горизонтальную линию.
Усталый голос медсестры сокрушенно произнес:
– Поздно. Он умер.
25
Раны, оставленные на теле Максима Пичугина медведем, заживали на удивление быстро. На пятый день он окреп настолько, что смог предпринять вылазку в поселок. Сделал он это, когда Анны не было дома. (Последние пару дней она сутки напролет пропадала у какого-то малыша, который то ли умирал, то ли был при смерти. Алешка приходил домой поздно, на все попытки Максима заговорить с ним отвечал пожиманием плеч или какой-нибудь односложной фразой, а потом уходил к себе в комнату и запирался.)
Перед дверью кафе «Радуга» Максим остановился перевести дух. Осмотрел свою модную куртку, старательно выстиранную и зашитую Аней, с ровными шовчиками там, где раньше были разрезы от медвежьих когтей. Затем взялся за медную ручку, небрежно скользнул взглядом по объявлению о пропавшей девочке, открыл дверь и вошел внутрь.
В зале было почти пусто. Максим приблизился к барной стойке, кивнул худощавому бармену, похожему на старого мальчика, и сказал:
– Дружище, выручи. Я где-то посеял свой мобильник, а мне нужно срочно позвонить.
– Вам нужно позвонить в другой город? – осведомился бармен.
– Ну да. В Москву.
Бармен нахмурился.
– Это дорого.
Максим улыбнулся, вынул из кармана кошелек, отсчитал несколько сотенных бумажек и положил на стойку. Бармен взял деньги, пересчитал и сказал:
– Две минуты.
– Три!
Бармен достал из-под стойки старенький телефон с замотанной изолентой трубкой и поставил перед Максимом.
– Спасибо, дружище! – тот снял трубку с рычага, с некоторой опаской прижал ее к уху и набрал номер на треснувшем круглом диске. Выждал паузу, а затем заговорил:
– Алло, Илья! Это я, Максим! Привет, братское сердце!.. – болезненно бледное лицо артиста озарилось искренней улыбкой. – Слушай, тут плохая связь, в любой момент может оборваться. Короче. Ты вроде бы искал натуру для своего нового фильма? Еще не нашел?.. Хорошо. Я, кажется, могу тебе помочь… Да, нашел… Нашел, говорю! Натура просто блеск! Как раз то, что тебе нужно. Илюх, я тебе гарантирую. Ты ведь знаешь, где я?.. Да, поселок Лучи… Да… Да… Как добраться – я тебе рассказывал. Приезжай, все увидишь сам! Да, жду! Пока!
Он положил трубку на рычаг.
– Приглашаете сюда кого-то? – с любопытством спросил бармен, протирая стойку бархоткой.
– Да, – Максим улыбнулся. – Друга. Он режиссер, ищет натуру для своего нового фильма.
– Думаете, приедет?
– Почему бы и нет? Он парень решительный и очень требовательный к себе. Ради хорошей натуры готов пролететь тысячи километров. Свой прошлый фильм, например, снимал в Новой Зеландии.