– На нем тоже что-то написано?
– Нет. Обычный изумруд, оправленный золотом.
– Ну так что?
– Искать прямо сейчас? – Полина с готовностью отложила вилку.
– Прости. Сначала поешь… – Сергей поковырялся в котлете, затем поднял глаза. – Мне вдруг подумалось, что если я узнаю смысл этой надписи, то пойму и суть событий.
– Это всего лишь перевод с иврита.
– Ну и что?
– Хорошо. – Полина взяла из рук Сергея мобильник. – Кстати… Стыдно иметь такой телефон и не уметь пользоваться Интернетом.
– Почту я проверяю.
– Только потому, что я написала тебе пошаговую инструкцию и заставила ее выучить.
– За что тебе большое спасибо… А еще я умею фотографировать.
– Невелика наука.
– Я же говорил: мы люди разных формаций.
– Сейчас… – прошептала Полина, набирая что-то на телефоне. – Да, кажется, нашла. Слушай: «Симха, сын почтенного старца Иосифа, да будет благословенна его память».
– И все?
– Все.
– Как хочешь, так и понимай… – От огорчения, Сергей засунул в рот сразу половину котлеты.
– Думаю, сам Пушкин едва ли знал, что означает надпись на его талисмане. Он верил в чудодейственную силу самого камня, был склонен к суевериям.
– Откуда ты знаешь?
– Я же говорила, читала воспоминания современников. В те времена, например, считалось плохой приметой зажечь три свечки. Или пролить за обедом прованское масло. Когда такое случалось с Пушкиным, он огорчался. Потом даже к гадалкам ездил.
– Ого!
– Однажды в Петербург приехала знаменитая, как тогда говорили, гадательница. И он с друзьями отправился к ней.
– Известно, что она ему нагадала?
– Смерть от «белой головы».
– Дантес был блондином? – спросил Дуло.
– Скорее да. Брюнетом он точно не был. – Полина продолжила: – Или вот еще одно из его суеверий: уже собравшись куда-то ехать, он мог приказать распрягать лошадей, если кто-нибудь из прислуги вручал ему забытую вещь, например, часы или носовой платок. А потом безвылазно сидел дома и ждал, пока зловещая примета утратит свою силу.
– В наше время просто смотрятся в зеркало, – заметил Сергей.
– Еще у него был счастливый «нащокинский» фрак. В нем он ездил свататься к Гончаровым, и его предложение приняли. Хотя перед этим он получил отказ.
– Почему «нащокинский»?
– Потому что собственного у него не было. Он одолжил фрак у своего лицейского друга Нащокина. Тот подарил этот фрак Пушкину. В нем его и хоронили.
– Тебе налить? – Дуло взял в руку бутылку.
– Да, выпью еще. – Она чиркнула спичкой. – Забыли зажечь свечи… Слава богу, их две.
Сергей подал жене фужер, они чокнулись и выпили.
– Недобрые предзнаменования так и роились вокруг Пушкина, – снова заговорила Полина. – Во время их венчания с Натальей Николаевной с аналоя упали крест и Евангелие. Пушкин побледнел, и это заметили все. В довершение ко всему у него в руках потухла венчальная свеча. Тогда он сказал: «Это все плохие предзнаменования!»
– И сказал, конечно же, по-французски?
– Конечно. – Полина вдруг вспомнила: – А еще у него был дневник, который запирался на ключ.
– Зачем?
– Пушкин казался открытым, легким в общении, но на самом деле был очень скрытным человеком. И, кажется, фаталистом. Знаешь, что он написал другу перед своей женитьбой?
– Что-нибудь про свои чувства?
– Вовсе нет. Он написал, что будущность является ему во всей своей наготе. Что горести его нисколько не удивят, потому что входят в его расчеты, а всякая радость будет неожиданностью.
– Это сильно. Хотел бы я почитать его дневник.
– Все бы хотели. Ты хоть представляешь, сколько эта тетрадь может теперь стоить?
– Даже и представлять не хочу. Дневник тоже утерян?
– Скорей всего да. Помнишь, ты сказал дурацкую фразу: Пушкин – наше все? Ненавижу, когда ее произносят. Так можно забыть, каким живым и разным он был. Страдал от ревности, но сам получил пощечину от жены за то, что волочился на балу за какой-то там баронессой. Любил Натали, но проявил характер и разлучил ее с матерью. Увез в Петербург, потому что мамаша обсуждала его поведение. При этом сказал: «Я люблю собственное спокойствие и сумею его обеспечить».
– Крутой парень…
– Одна история меня просто шокировала.
– Тоже про Пушкина?
Полина кивнула и глотнула вина.
– Он и его друг Нащокин, будучи неженатыми, снимали одну квартиру. Напротив, окна в окна, жил какой-то чиновник, рыжий и кривой. И жена у него была такая же, рыжая и кривая. Сынишка их ничем не отличался от родителей, был рыжим и кривым, как они. Пушкин из шалости вздумал поволочиться за рыжей чиновницей. Изображал увлеченность, любовался ею в окно, одним словом, делал все, чтобы она поверила в его чувство. Та в ответ стала кокетничать и подавать ему знаки взаимности. Когда чиновница прохаживалась под его окнами, он строил гримасы и вдоволь потешался над ней со своими друзьями. Иногда она присылала к нему своего сына, якобы чтобы узнать, сколько времени, а на самом деле рассчитывая получить записку. Однажды с Кавказа вернулся брат Пушкина Лев Сергеевич и привез оттуда краску для волос, я думаю, черную басму, – замолчав, Полина осуждающе покачала головой. – И вот что задумал Пушкин: он решил зазвать рыжего мальчика в гости и перекрасить его волосы в черный цвет.
Сергей разразился таким хохотом, что ей пришлось переждать, пока он умолкнет.
– Что здесь смешного? – удивилась она.
– Все. – Он еще вздрагивал от приступов смеха. – Тебе трудно это понять…
– Все вы, мужики, ненормальные, – подытожила Полина и дорассказала свою историю: – Слава богу, Пушкин отказался от этой затеи, его отговорили друзья.
– Но какова идея! – Сергей вытер глаза и еще пару раз хохотнул. – Если бы не друзья, уверен, он бы перекрасил мальчишку.
– Вот. А ты говоришь – он наше все.
– Больше так не скажу.
– Разочаровался в нем из-за этой истории?
– Да нет… Просто он был нормальный мужик, – сказал Дуло, задул свечки и обнял Полину. – Теперь идем спать. Посуду утром помоем…
Филиппов ворочался в кровати всю ночь, но так и не заснул. Утром на работу пришел рано. Ему казалось, что, как только он сядет за свой стол, все вопросы сразу начнут решаться.
Мысль о связи теракта на железнодорожном вокзале с убийством женщины на улице Депутатской не давала ему покоя. Не зря там оказалась Полина Свирская. И, возможно, мужчина, которого не удалось разглядеть из-за входной двери, убил сначала Масейкину, а потом Свирскую.