Он протянул Насте несколько листков, исписанных мелким неразборчивым почерком. Конечно, за двадцать восемь лет, прошедших с того времени, как Галина Ивановна Параскевич рожала сына, почерк немного изменился, но именно немного. И подпись стала менее размашистой, зато к ней добавилась лишняя закорючка.
– Прочтите, пожалуйста, что написано в карте, – попросила Настя. – Может быть, вам по тексту станет понятным, Пригарин это записывал или нет.
Врач углубился в каракули, потом хмыкнул.
– Это, несомненно, Пригарин, – уверенно сказал он. – Роженице делали чревосечение, этим все сказано.
– То есть?
– Пригарин – прекрасный хирург, золотые руки. Все тридцать лет, что он здесь проработал, чревосечение делал только он. Конечно, за исключением тех случаев, когда он был в отпуске или болел. Но это бывало нечасто. Тогда мы или приглашали другого специалиста, или направляли роженицу в другой роддом. Но, повторяю, это были исключительные случаи, очень редкие. Видите ли, Владимир Петрович – врач, что называется, от бога. Для него важнее родовспоможения ничего в жизни не было, он дышал этим, жил этим, считал это своим призванием и самым главным делом в жизни. А отпуск обычно проводил на даче, в двадцати километрах отсюда, и его всегда можно было вызвать, если нужно было делать кесарево сечение. Он даже настаивал, чтобы обязательно вызывали его в таких случаях. Но если так случалось, что он все-таки уезжал далеко или болел чем-нибудь инфекционным, тогда, конечно, приходилось обходиться без него. Я могу узнать, чем вызван ваш интерес к Владимиру Петровичу?
– Безусловно, – кивнула Настя. – Мы собираем материал для проведения судебно-психиатрической экспертизы, и было бы хорошо, если бы врач, принимавший роды, вспомнил, не было ли каких-то осложнений.
– Но позвольте! – Главврач с изумлением уставился на первую страницу карты. – Это же было бог знает сколько лет назад. Что он может помнить?
– Наверное, вы правы, – кивнула Настя. – Извините за беспокойство. Всего доброго.
Они снова вернулись к машине.
– Ну как твое чутье? – поинтересовалась она у Стасова. – Говорит что-нибудь или молчит, как воды в рот набрало?
– Оно думает.
– Ладно, тогда вперед. У нас еще поликлиника.
В Москву они вернулись к двум часам, и Настя, помня данное накануне обещание, попросила Стасова довезти ее до архива.
– Я позвоню тебе вечером, скажу про дело Досюкова, – пообещала она на прощание. – Как чутье? Ничего не придумало?
– Ничего, – признался Стасов. – Но оно будет стараться.
* * *
Соломон Яковлевич Зафрен, доктор филологических наук, академик и автор многочисленных научных трудов, казалось, сошел со страниц старинного романа. Маленький, сухонький, седобородый, в очках с толстыми стеклами, за которыми весело сверкали острые глазки, он выглядел человеком без возраста, хотя следователь Ольшанский точно знал, что ему уже восемьдесят четыре. Тем не менее Соломон Яковлевич был в полном здравии и научно-педагогическую деятельность прекращать не собирался, по крайней мере в обозримое время. Академик никак не желал проникнуться серьезностью того учреждения, где в данный момент пребывал, поэтому беспрестанно шутил и отпускал изысканные комплименты в адрес сидящей напротив него Светланы Параскевич.
– Соломон Яковлевич, какие материалы мы должны вам предоставить, чтобы вы могли сделать квалифицированное заключение? – спрашивал Ольшанский.
– Голубчик, я делал такие экспертизы десятки раз, но в основном по текстам уже скончавшихся авторов, у которых ничего не спросишь. Установлением авторства здравствующих субъектов мне приходилось заниматься всего несколько раз. Но каждый раз это было невероятно смешно. И потом, мне ни разу не приходилось видеть автора вживе. А когда речь идет о такой очаровательной женщине, я даже и придумать не могу с ходу, что бы эдакое у нее попросить, ну разве что составить мне компанию долгими зимними вечерами.
– Соломон Яковлевич, – с легким упреком произнес следователь, стараясь не улыбаться.
– Да-да, голубчик, к делу. К какому типу принадлежат произведения, авторство которых оспаривается?
– Любовные романы, – ответила Светлана.
– Время действия?
– Современные. События происходят в период с 1989 года и до наших дней.
– Место действия?
– Москва, Петербург… Одним словом, городская среда.
– Стало быть, городской романс. Понятно, – закивал академик. – Пасторалями не увлекаетесь?
– Нет. Пишу только про город.
– Превосходно, превосходно. Тогда я попрошу вас представить мне сочинение на следующую тему. Очень немолодой академик, я бы даже сказал – старый академик, вроде меня, проводит экспертизу творений молодой красивой женщины, такой, как вы. В процессе проведения экспертизы между ними вспыхивает и начинает пылать ярким огнем некое чувство, которое герои воспринимают и оценивают совершенно по-разному. Из-за этого возникает коллизия. Вы можете написать об этом рассказ страниц на двадцать пять – тридцать?
– Не знаю. – Светлана с сомнением покачала головой. – Я никогда не писала рассказов. Роман написать могла бы, а рассказ…
– Ну, у нас нет времени ждать, пока вы напишете роман. Тогда сделаем таким образом: вы напишете проспект романа, обозначите характеры основных персонажей и сюжетные ходы. И напишете два эпизода целиком. Один – сцена наиболее напряженного объяснения молодой женщины с академиком, другой – финальный, которым должен закончиться роман. Этого должно быть вполне достаточно для того, чтобы я мог определить идентичность авторства. Пока вы будете сочинять, я прочту некоторые ваши произведения. Сколько времени вам нужно, чтобы выполнить мое задание?
– Дня три-четыре. Может быть, неделя.
– Но не больше?
– Нет. Недели точно хватит.
– Превосходно, превосходно, – отчего-то развеселился академик. – За неделю я как раз успею ознакомиться с вашим творчеством, если оно, конечно, ваше. Константин Михайлович, вас такие сроки устроят?
– Устроят. Как долго вы будете писать заключение?
– Ох, батенька, в моем возрасте уже нельзя ничего делать долго, всегда есть опасность, что могу не поспеть к собственным похоронам. Тексты анализировать – вот на что основное время уйдет. А написать не проблема. Или вам к спеху?
– Время терпит, Соломон Яковлевич. Что ж, Светлана Игоревна, – обратился следователь к вдове, – если у вас нет ко мне вопросов, позвольте с вами попрощаться.
Светлана мило улыбнулась, надела короткую, голубоватого цвета шубку и ушла. Академик после ее ухода придвинулся поближе к столу Ольшанского и сложил руки перед собой, будто приготовившись к длинному серьезному разговору.