– Какая идиллия! – раздался у него за спиной ядовитый голос.

Ирина резко вырвалась, Березин обернулся. На пороге кухни стояла Олеся Мельниченко собственной персоной.

– Сергей Николаевич, поделитесь секретом столь долговечной любви.

Ирина поняла, что журналистка как следует набралась. Ее слегка покачивало, и ехидства в голосе было явно больше, чем позволяли даже очень либеральные приличия.

Сергей мило отшутился и, взяв настырную журналистку под руку, пошел к гостям. Ирина тихонько скользнула в свою комнату, чтобы подкрасить губы и поправить прическу. На туалетном столике рядом с зеркалом стояла в серебряном паспарту фотография молодой красивой женщины, обнимающей смеющегося и счастливого Сергея Березина.

«Ирина Березина, – мысленно произнесла Ирина, глядя на фотографию, – ты мне надоела. Если бы только знала, как ты мне надоела!»

Глава 18

К собственному удивлению, Настя Каменская впервые за все годы работы в уголовном розыске с удовольствием подумала о том, что впереди еще один выходной день. Конечно, это не означало, что он действительно будет выходным, поскольку в жизни оперативников вообще нет такого понятия: завтра – выходной. Есть всяческие приблизительные определения типа «завтра день, когда я имею право не бежать на работу к десяти часам, если, конечно, ничего не случится». Ну и, разумеется, это проклятущее «что-нибудь» непременно случается.

31 декабря и 1 января Настя крутила и вертела сведения, привезенные из чеховского роддома, складывала из них разные мозаичные картинки, вводила имена и даты в компьютер и придумывала самые разнообразные варианты программ, при помощи которых эти сведения можно было комбинировать. Лешка ворчал, потому что сам рассчитывал поработать на компьютере и хотел за четыре праздничных дня написать доклад, с которым ему предстояло в конце января выступать в Стокгольме.

– Из-за твоих дегенеративных убийц моя научная карьера полетит под откос, – ныл он, поглядывая из-за ее плеча на экран монитора. – Давай я тебе помогу, а то ты никогда не закончишь.

– Уйди, Чистяков, не стой над душой, – умоляюще говорила Настя, ласково прижимая его ладонь к своей щеке. – Сама справлюсь.

Новогоднюю ночь они провели вдвоем, накрыв праздничный стол и уютно устроившись на диване в комнате. Телевизор включали только один раз, ближе к полуночи, чтобы не пропустить торжественный момент, а потом сразу же выключили его, забрались на диван с ногами и, пристроив тарелки с закусками на коленях, проболтали часов до трех, после чего быстро убрали посуду и улеглись спать с чистой совестью и сознанием того, что Новый год встретили вполне достойно.

Следующий день Настя проспала до полудня и потом до позднего вечера занималась именами и фамилиями женщин, рожавших своих детишек в родильном доме подмосковного города Чехова. Часам к одиннадцати вечера она выключила компьютер и сладко потянулась, выгибая затекшую спину.

– Все, мировое светило, завтра будешь творить свой бессмертный доклад. Я освобождаю тебе машину.

– Всех убийц повыловила? – насмешливо спросил Алексей.

– Пока ни одного. Завтра еще думать буду. Хорошо, что еще один спокойный день есть. Может быть, будет, – добавила она, спохватившись.

2 января позвонил Константин Михайлович Ольшанский и сказал, что только что разговаривал по телефону с академиком Зафреном.

– Старик уверен, что рука одна и та же, – сообщил он. – Заключение в полном объеме будет готово через два дня, в том смысле, что он его напишет.

– Неужели действительно Светлана оказалась талантливой писательницей?

– Похоже, что так. Значит, у Параскевича могли быть реальные причины если не для самоубийства, то по крайней мере для глубокой депрессии. Между прочим, мне начальник следственной части одно дело сует и на твоего Колобка ссылается. Вы что там, на Петровке, с ума все посходили? Других следователей во всей горпрокуратуре нет?

– Какое дело, Константин Михайлович?

– Григорьеву, восьмидесятого года рождения. Труп на Котельнической. Что твоему шефу прибило мне эту девочку подсунуть, не знаешь?

– Не знаю, честное слово. Может, потому, что ею Юра Коротков занимается?

– А ты?

– Ну и я тоже, куда ж я денусь. Вы же знаете, я всеми делами нашего отдела занимаюсь, одними больше, другими меньше, но обязательно всеми. Но вообще-то я догадываюсь, откуда ноги растут. У нас ведь в последние четыре года количество зарегистрированных изнасилований все время снижается, особенно подростковых. Сексуальная свобода и распространение порнухи свое дело сделали, девочки теперь намного охотнее идут навстречу нескромным желаниям мальчиков и потом не предъявляют никаких претензий. Но классические случаи все равно остались, они связаны с психопатологией, там механизмы совсем другие, и такие преступники на сексуальную революцию не очень-то реагируют, у них своя программа в голове. Поэтому каждый случай изнасилования, сопряженный с убийством, особенно если речь идет о несовершеннолетней девочке, может расцениваться как сигнал о том, что появился очередной псих со своей программой. Каждый такой случай сразу же берется под строгий контроль. Ну и вполне понятно, что Колобок хочет сделать этот подарок именно вам, потому как любит вас безмерно и доверяет вашему профессионализму. А если вы этим обстоятельством недовольны, то лучше оторвите голову мне. Это будет справедливо.

– Почему? Это ты его попросила навязать мне дело?

– Нет, это он сам, – засмеялась Настя. – Моя вина в том, что в прошлом году я ему написала мощную аналитическую справку об изнасилованиях и насильниках, особенно серийных. И в выводах как раз и ляпнула ту гениальную мысль, которую только что вам изложила. Но честное слово, Константин Михайлович, у меня были веские основания для таких выводов. Я же огромную кучу фактуры перелопатила, со специалистами консультировалась. Между прочим, если вам интересно, могу сказать, что в нашем ВНИИ группа ученых специально занимается серийными сексуальными преступлениями. Я и им свою справку показывала, они ее одобрили, так что если вы чем-то недовольны, то претензии не только ко мне.

В ответ следователь пробурчал что-то невразумительное.

Весь день Настя куда-то звонила, наводила справки, что-то диктовала, что-то записывала, извинялась за беспокойство в праздничный день, просила, сердилась, убеждала и даже два раза чуть ли не кричала. Чтобы не мешать мужу писать доклад, она устроилась вместе с телефоном на кухне, закрыв плотнее дверь, каждые полчаса наливала себе чашку кофе и периодически прикидывала, хватит ли оставшихся после новогодней ночи продуктов на сегодняшний день и можно ли не готовить обед. То ей казалось, что можно, то вдруг ее начинала мучить совесть за то, что она почти ничего не делает по дому. «Надо, наверное, заставить себя встать со стула и приготовить хотя бы суп, чтобы обозначить хозяйственное рвение, – уговаривала она себя. – Лешке будет приятно». После чего она снимала телефонную трубку, делала очередной звонок, вносила в блокнот очередную запись, наливала себе очередную чашку кофе, закуривала очередную сигарету и в очередной раз забывала о своих благих порывах.