Когда я заговорил с ней об этом, она пришла в дикую ярость. Она заявила, что я скомпрометировал ее, опорочил ее имя. Если я немедленно не соглашусь жениться на ней, она напишет моему командиру, добьется с ним встречи и покажет письма, которые я ей присылал.
Я прекрасно понимал, что скандал поставит крест на моей армейской карьере. Мне оставалось лишь согласиться. Немного погодя мы без лишнего шума поженились в Лондоне. На венчании не было никого, за исключением двух пожилых прихожан, которые согласились стать свидетелями.
По взаимному согласию мы сохранили наш брак в тайне и сразу же после венчания расстались. Я вернулся в полк, а она – в свою квартиру в Стритэме, куда я обязался ежемесячно перечислять ей содержание. Больше я ее никогда не видел. Примерно через год я получил письмо от ее юриста, в котором тот просил переводить ей деньги через него.
– Нисколько не сомневаюсь, что с течением времени сумма ежемесячных выплат все росла и росла, но вы неизменно перечисляли деньги, даже после перевода в Индию. Я прав? – поинтересовался Холмс. – Действуя через юриста, ваша так называемая жена, мисс Хардинг, легко могла скрывать от вас свое местонахождение на тот случай, если бы вы вдруг решили ее разыскивать, но при этом ей не составляло никакого труда следить за вами.
– «Так называемая жена»? – вскинулся Гарольд.
– Ну разумеется, – невозмутимо ответил Холмс и, вытащив из кармана маленькую записную книжку, принялся ее листать. – Перебирая документы, добытые из стола миссис Роули, я натолкнулся на несколько свидетельств о браке и переписал себе даты. Насколько я понимаю, вы обвенчались двадцать пятого ноября тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года? Что ж, к тому моменту эта особа уже имела двух мужей. В первый раз она вступила в законный брак с мистером Рэндольфом Фейрбразером, а во второй – с мистером Джеймсом Тиркеттлом, став, таким образом, двоемужницей. Оба этих джентльмена через разных адвокатов пересылали ей содержание и, не сомневаюсь, точно так же как и вы, имели серьезные основания скрывать свой брак с этой женщиной. Имелись у нее и другие супруги – всего их было пятеро, – но имена этих людей не относятся к делу.
– В таком случае я свободный человек! – ахнул Уорбертон.
– И ваш нынешний брак с юридической точки зрения является абсолютно законным, – добавил Холмс.
Тут мой армейский товарищ, не в состоянии долее сдерживать переполнявшие его чувства, столь сильные, что он не мог их выразить словами, вскочил и молча пожал нам с Холмсом руки.
V
– Вынужден признать, что миссис Роули с большим умом выбирала себе жертвы, – промолвил Холмс, и в его голосе послышалось невольное восхищение, хотя худое лицо великого сыщика выражало крайнюю брезгливость.
Вернувшись в Лондон, мы возле вокзала Ватерлоо усадили Гарольда Уорбертона в кэб, на котором он отправился домой, в Хэмпстед, после чего взяли экипаж до Бейкер-стрит.
– Разумеется, она достойна осуждения, – продолжил мой друг. – Я считаю шантаж одним из самых подлых преступлений [22] . Шантажист доставляет жертве невероятные душевные муки, сравнимые с самой изощренной пыткой. Как только я услышал от вас историю Уорбертона, мне сразу стало очевидно, что его шантажируют.
– Неужели, Холмс? Эта мысль даже не приходила мне в голову.
– Ну как же, старина?! Признаков того, что ваш армейский товарищ пал жертвой шантажа, было предостаточно. Довольно вспомнить хотя бы его старания сохранить в секрете заключенный в Индии брак и стойкое нежелание возвращаться на родину. Отсутствие у него денег после выхода в отставку также наводило на мысль, что он регулярно выплачивает кому-то внушительные суммы. Вы сами сказали, что Гарольд не пил, практически не играл в азартные игры и не тратил денег на женщин. Ну просто образец для подражания. При таком образе жизни он, будучи полковником, должен был к моменту выхода в отставку скопить приличное состояние.
Я укрепился в своих подозрениях после того, как стал наводить справки о клинике «Айви-хаус». По сути дела, вы сами озвучили вопрос, вызывавший недоумение и у меня. Ну скажите на милость, зачем доктору Россу Кумбсу, знаменитому, заслуженному врачу с обширной практикой, понадобилось открывать эту лечебницу? Ведь он, точно так же как и Уорбертон, отойдя от дел, мог существовать вполне безбедно. Зачем ему, человеку обеспеченному, все эти хлопоты? Мне представлялось наиболее вероятным, что доктор тоже стал жертвой шантажа.
При первом же знакомстве с миссис Роули, я сразу понял, что деньги вымогает именно она. Об этом говорило все: и ее поведение с доктором Кумбсом, и то, что она распоряжалась деньгами и принимала решения.
Как вы, наверное, помните, деньги, уплаченные вами за мой курс лечения, она унесла в соседнюю комнату, служившую ей одновременно кабинетом и спальней. Это показалось мне странным. Наверху полно комнат, зачем ей понадобилось устраивать спальню на первом этаже? Не для того ли, чтобы денно и нощно охранять нечто важное, такое, что способно стать доказательством ее вины, уличить в преступлениях? Я счел, что, скорее всего, улики эти хранятся в столе, замеченном мной в дверном проеме.
Все три дня, проведенных в лечебнице, я следил за миссис Роули. Свой кабинет-спальню она всегда держала запертым. Туда никому не разрешалось заходить, за исключением служанки, делавшей уборку, но в этих случаях миссис Роули неусыпно следила за ней.
Таким образом, мои подозрения подтвердились. Однако по-прежнему оставался открытым вопрос, как добраться до стола в кабинете, оставшись незамеченным. Тогда-то я и придумал план с вашим участием.
– Но зачем вы попросили позвонить в колокол дважды? – поинтересовался я. – Вы специально это подчеркнули, но в тот раз не успели объяснить, почему это так важно.
– Дело в том, Уотсон, что один удар колокола означал пожарную тревогу, а я не хотел, чтобы миссис Роули подумала, будто клиника объята пламенем. Решив, что начался пожар, она бы первым делом кинулась спасать бумаги, как это некогда проделала одна наша общая знакомая [23] . Подобное развитие событий в мои планы не входило. Двойной удар колокола просто означал любую другую тревогу, достаточно серьезную, чтобы переполошить всех. Между прочим, листок с правилами поведения в случае тревоги вывешен на всеобщее обозрение в холле, и я внимательно его изучил. Ночью я спустился по служебной лестнице и спрятался в зале. Как только миссис Роули, доктор Кумбс и служители выбежали на улицу, чтобы выяснить причину тревоги, я отпер кабинет, открыл окно и помог вам забраться внутрь.