Инспектор был изумлен не меньше меня.
– Раскрыто?! – воскликнул я. – Но, Холмс, я не понимаю. Что за улики, указывающие на личность убийцы, мы с вами обнаружили?
– Факты, мой дорогой Уотсон. На чем же еще может основываться успешное расследование?
Лестрейд, на лице которого было написано недоверие и подозрение, вмешался в наш разговор:
– Все это очень хорошо, но мне нужно знать, какие факты вы имеете в виду, мистер Холмс. Я же не могу арестовывать подозреваемых просто по вашей рекомендации, не зная всех улик и не составив о них своего мнения. Может быть, вы ошибаетесь.
Холмс, самоуверенность которого порой могла взбесить, улыбнулся, ничуть не обескураженный скептическим высказыванием Лестрейда.
– Даю вам слово, мой добрый Лестрейд, что в данном случае я не ошибаюсь. Что касается улик, они будут вам вскоре представлены. Если вы соблаговолите пройти со мной в гримерную мадемуазель Россиньоль, то сможете осмотреть место преступления, а я ознакомлю вас со всеми сведениями, полученными мною от костюмерши этой леди и от привратника. А еще вам нужно прочесть вот это, – в заключение сказал Холмс, вынимая из кармана программку представления в «Кембридже» в тот вечер. – Не утруждайте себя изучением той части, где речь идет о втором отделении: оно не имеет отношения к расследованию.
Озадаченный Лестрейд с программкой в руке последовал за Холмсом в гримерную мадемуазель Россиньоль. Мой друг распахнул перед инспектором дверь.
– Итак, Лестрейд, – сказал он, – осмотрите все внимательно. Взгляните на ширму в углу, за которой спрятался убийца, когда вошел в комнату. Его следы ясно видны на рассыпанной по полу пудре. Обратите внимание на окно с крепкими решетками. Посмотрите на тело, рухнувшее на туалетный столик. На шее у жертвы шелковый чулок цвета лаванды, а одна нога, высунувшаяся из-под подола платья, босая. И наконец, заметьте, как тщательно расправлены шлейф и юбки.
Пока Холмс все это перечислял, и Лестрейд, и я очень внимательно оглядывали комнату – Лестрейд впервые, а я во второй раз.
При этом я смотрел пристально, стремясь обнаружить, какую же улику не заметил в прошлый раз. Но ничего – ни окно, ни ширма, ни тело – не дали мне никаких ключей к разгадке.
Что касается платья мадемуазель Россиньоль, то оно вряд ли могло бы открыть, кто убийца. Правда, следуя совету Холмса, я оглядел его особенно тщательно и заметил, что юбки и длинный шлейф расправлены вокруг краев табурета. Я предположил, что это сделано для того, чтобы не измялись нарядные оборочки, украшавшие юбки и шлейф.
Пока мы занимались осмотром, Холмс продолжал объяснять Лестрейду:
– Со слов мисс Бадд, костюмерши мадемуазель Россиньоль, нам известно, что она покидала эту комнату дважды. В первый раз она отлучилась отсюда, чтобы дождаться за сценой, когда актриса закончит выступление. Я полагаю, что убийца воспользовался этим, чтобы проскользнуть сюда незамеченным и спрятаться за ширмой. Во второй раз костюмерша по приказу мадемуазель Россионьоль пошла купить полпинты портера. Вернувшись, мисс Бадд обнаружила, что актриса мертва. Давайте сделаем здесь паузу, Лестрейд, и поразмыслим над теми уликами, которые имеем. Мы также можем предположить, чт́о произошло дальше.
– Ну, это легко! – заявил Лестрейд с презрительным видом. – Убийца вышел из-за ширмы и задушил мадемуазель Россиньоль.
– Совершенно верно, – признал Холмс. – Думаю, с этим мы все согласны. Теперь перейдем к остальным уликам. Когда мисс Бадд вернулась из «Короны», она закричала, обнаружив мертвое тело. Услышав вопли, Бэджер, привратник, бросился ей на помощь. Они вместе обыскали гримерную, но никого не нашли.
Не успел Холмс закончить, как Лестрейд нетерпеливо перебил его:
– Значит, убийца уже сбежал.
– Ага! – воскликнул Холмс с торжествующим видом. – Вы слишком поторопились с ответом, инспектор. Бэджер готов поклясться, что между уходом мисс Бадд из гримерной и возвращением, когда она обнаружила тело мадемуазель Россиньоль, он постоянно наблюдал за дверью этой комнаты и никто оттуда не выходил.
Потребовалась минута-другая, чтобы до Лестрейда полностью дошло значение этого факта. Мысли инспектора можно было прочесть по его лицу, на котором сначала отразилось легкое удивление, а затем – полное непонимание. В то же время полицейский обшаривал глазами комнату: взгляд его задержался на окне с решеткой, потом на двери и, наконец, остановился на выцветшем бархате ширмы.
– Нет, – возразил Холмс, расшифровав эти взгляды. – Убийца прятался не там. Бэджер и мисс Бадд искали за ширмой, а также всюду, где можно скрыться, заглянули даже под туалетный столик.
– Тогда где же? – спросил Лестрейд. – Если убийцы не было в комнате и он не выходил из нее, где же он был, черт возьми?
– Вы сказали то же, что и Бэджер, хотя он выразился несколько иначе. Уж не растворился ли этот человек в воздухе, спросил привратник.
– Но это же невозможно!
Желтоватое лицо Лестрейда побагровело от гнева и недоумения.
– С давних пор мой главный принцип заключается в том, – провозгласил Холмс, – что, когда мы исключили возможное, ключ к тайне следует искать в невероятном, каким бы неправдоподобным оно ни казалось [19] . Поскольку ни вы, ни доктор Уотсон, по-видимому, не готовы предложить объяснение, давайте займемся оставшимися уликами. Мы рассмотрели передвижения убийцы, но еще не обратили внимания на мадемуазель Россиньоль. Скажите, инспектор, теперь, когда вы изучили улики, чем, по-вашему, она занималась перед тем, как была убита?
Поскольку Лестрейд уже один раз попался, теперь он был осторожнее, его маленькие темные глазки выражали подозрение.
– Ну же, давайте! – подбодрил Холмс инспектора, который колебался. – Разве ответ не очевиден? Чулок, которым задушили жертву? Одна босая нога? Какие еще доказательства вам нужны? Она снимала чулки и, вероятно, по этой причине не заметила убийцу, который подобрался к ней сзади. – И тут он неожиданно задал вопрос: – Вы женаты, Лестрейд?
– Я не понимаю… – начал полицейский, но Холмс отмел его протест:
– Неважно. Не требуется богатого воображения, чтобы даже такой убежденный холостяк, как я, нарисовал себе эту картину и установил связь. Но я вижу по выражению вашего лица, Лестрейд, что вам не удалось это сделать. И вам тоже, Уотсон. Ну и ну! Вы меня удивляете. Это же проще пресловутой пареной репы. В таком случае, любезный Лестрейд, могу я привлечь ваше внимание к последнему доказательству – программке, которую вы держите в руке? Не показалось ли вам важным что-нибудь в списке артистов?
Лестрейд, раскрыв программку, начал читать вслух напечатанные в ней имена: