Но девочка не обратила внимания на то, что ее тоже причислили к чудовищам — то, что приказывал ей сделать триглав, заставило ее забыть обо всем. Змей, кивнув на пастушью сумку, с которой не расставался, велел достать камень — Стеша достала — и положить утке в брюхо!!! Девочка вытаращила глаза.
— Давай, давай, суй его туда, — подтвердил устами старшей головы Змеян.
Стеша сунула камень, куда велено. А утка завертела шеей, забила крыльями, едва не вырвавшись, и заорала: «Ах ты, мерзкая кукушка! Дрянь! Всякий стыд потеряла! Прямо в глаза мне глядит — и делает! Да не в гнездо сует — а прямо в меня! Пойди потом докажи, что это чужое ЯЙЦО!»
Слово огрело Стешу так, что она пошатнулась. Яйцо!!!
— Разве это не камень? — уставилась она на Змея. А тот, не отвечая и мерзко ухмыляясь, провел по рассеченным краям серебристым когтем — и концы раны тут же склеились. Утка вскочила на ноги — и собралась лететь.
— Держи ее!!! — заорал ракшас. Девочка молча повиновалась и посадила ругавшую ее в хвост и в гриву утку обратно в плетенку. А на сундуке уже распростерся сонный заяц — Змей опять держал его под прицелом шести гипнотических глаз. Русак, в отличие от утки, молчал, впрочем, его речей девочка и не поняла бы…
И зайцу ракшас распорол брюхо, велев Стеше засунуть туда… утку! Ну, это уж слишком!.. Змей завертел своим хлестким хвостом — и девочка, поджав губы, повиновалась. Вот, теперь он сделал из нее операционную сестру!.. «Тоже мне — хирург!» — пробормотала девочка. Утка же, сидя внутри зайца, сквернословила так, что хоть беги на другой конец острова. Триглав опять провел своим блестящим когтем по краям заячьей раны — и они сошлись. Заяц тут же вскочил, как ни в чем не бывало.
— Сажай его в сундук! — вскричал Змей, и девочка сделала, что приказано, а заяц принялся барабанить в стенки не хуже Ларса Ульриха из «Металлики».
Потом сундук с новым содержимым пришлось опустить в готовую яму — и закопать. Стеша забрасывала сундук глиной — а из‑под земли всё еще слышалась барабанная дробь и глухие проклятья несчастной утки. Заровняла землю, бросила лопату, поглядела в небо: а с луны на нее укоризненно глядит заяц!.. Девочка опустила глаза.
Змей сказал ей, чтоб набрала побольше хвороста, — и отнес вместе с грузом к пещере. Там, запалив костер, устами старшей головы торжественно велел выбирать подарок… И указал блестящим когтем на гору сокровищ. Стеша закусила губу — на каждый подарок бывает отдарок: ей‑то нечего подарить чудовищу! Девочка стала отказываться. Но ракшас разозлился и заорал, дескать, должен же он расплатиться с ней за работу, вон сколь ей пришлось хлопотать, ведь без нее он, как без рук!
Стеша подумала–подумала и кивнула — и впрямь она на этом острове трудилась как никогда в жизни, но велела Змеяну самому заплатить ей, чем не жалко.
Триглав принялся разгребать кучу золота, подцепляя на серебряный коготь то одно, то другое — и раз за разом отбрасывая: подвески в виде крылатых собак, червленые браслеты для поддержки долгих рукавов (глянул: рукава‑то у Стешиной куртки были неприлично узкие да короткие — кисти рук наружу); бусы из лалов [66] , сапфиров, скатного жемчуга… Стеша, не зная цены изделий, не могла понять — то ли Змеян ищет, что получше, то ли, наоборот, что поплоше. Наконец триглав выбрал — и протянул на кинжальном когте алмазное ожерелье, дескать, это будет в самый раз. Девочка осторожно сняла украшение со змеиного пальца и надела себе на шею, потом не выдержала, вытащила из боковины рюкзака зеркальце — и погляделась: красотища!!! Головы, довольные, заулыбались. И вдруг Смеян, глядевший на нее в немом восторге, рявкнул из‑под забрала:
— Всё–ко! Мы и так тут задержались — пора лететь! Остальные головы закивали, дескать, действительно пора.
— Ведь я Летающий Ночью!!! — воскликнули головы хором. И Стеша, вздыхая, уже привычно вскарабкалась на спину Змея — и они, сделав круг над островом, полетели в неизвестное далеко.
СИНИЙ КЛУБОК
Ваня дневал, пережидая летний зной, в леваде, за Деревней, — Забой, завидев его, переползающего с улицы во двор, сорвался с цепи и стал бросаться на извивающийся хвост… Хорошо, что Березай, задержавшийся на площади, подоспел вовремя и отбил Ваню у выжлока [67] . Но полученные раны причиняли мальчику (если при наличии двухметрового хвоста он еще мог называться мальчиком) дикую боль. Ваня даже стал пенять на судьбу, дескать, почему он не превратился в ящерицу, сбросил бы хвост — и вся недолга… А сейчас, что остается — только терпеть и всё… Но хорошо было уже то, что, кроме змеиного хвоста, — который при желании он мог завивать в красивейшие кольца, — больше ничего змеиного в нем не было: две руки остались человечьи, и голова была одна, и крыльев не имелось. Но от пупа и ниже был он настоящей ползучей змеей, может, даже королевской коброй или удавом — Ваня не очень‑то разбирался в породах змей. (Хотя сейчас очень жалел об этом: всё‑таки не мешает знать, кто ты есть такой…) В этом было много неудобного даже и с физиологической точки зрения — Ваня вначале испугался, что вообще теперь не сможет ходить в туалет, и что с ним тогда будет…
Но оказалось, что и у змей имелись для таких дел подходящие отверстия, и с этим всё в конце концов утряслось. Да и раны он почти залечил. В леваде отыскалась нужная травка, Ваня съел ее — и боль стала утихать, и раны затягиваться. Эту траву он прежде не знал, и решил запомнить, чтоб потом похвалиться перед бабушкой Василисой Гордеевной…
И вдруг появилась другая бабушка — Торопа, которая показалась ему необычайно высокой: ну да, он же лежит в траве и может только на высоту рук приподняться над землей.
Старушка опустилась рядом с ним и сказала, что уходить ему надо из Деревни, у нее ведь он жить не сможет — всех несушек распугает — и протянула Ванину котомочку. Да и Колыбан сильно недоволен, дескать, как это они не сумели распознать Змея в человечьей шкуре, а он‑то им сколь денег отвалил: и злата, и серебра, — вот, дескать, как разбазаривать имущество! Ладно, и они пострадали от Змея — дак сами, де, виноваты, надо было лучше по сторонам глядеть… И белую вилу — кто освободил?! Мохната Кочка‑то из их же компании была! Да и палача кто‑то связал, а заместо него на лобное место вылез — подозревают, что Красный Древожор то был. Всё одно к одному…
Ваня, выслушав бабушку, отвечал, что и не думает оставаться в Деревне, ведь надо идти… ползти… выручать Стешу, вот только дождется Березая, который во дворе с хортом прощается, — и унесет отсюда ноги… вернее… хвост.