Друст вновь яростно помотал головой и с презрением отмахнулся:
– Нет, Кальг, твоя война обречена, и по твоей же собственной вине. Племя вениконов не будет стоять плечом к плечу с твоими воинами, когда пришельцы всех нас загонят вон на те холмы. – Он вновь махнул рукой, на этот раз чуть ли не в двух пядях от лица вождя сельговов. – Мы свою часть этой войны отработали сполна. Теперь мы уходим назад, на свои земли, и пусть латиняне сами решают, стоит ли нас преследовать.
Он развернулся было на выход, но Кальг торопливо протянул вслед за ним руку:
– Я-то думал, что гордые вениконы под предводительством отважного Друста…
Воевода вихрем обернулся на прикосновение чужого пальца к рукаву грубой войлочной туники, и густоплетеные косицы его рыжей шевелюры взметнулись волной, на миг закрыв лицо. Он вскинул ладонь, вынудив своих людей застыть на месте, чтобы не натворить бед. Не обращая внимания на их пылающие взгляды, он подался вперед и, несмотря на весь кипевший в нем гнев, обратился к бывшему союзнику с непривычной сдержанностью:
– Ты думал о нашей гордости? Неужели? И задавался вопросом, способен ли Друст повернуться спиной к еще не законченной войне? Признаюсь, было время, и не так давно, когда я согласился бы с тобой. Некогда я считал тебя соратником, Кальг, мужчиной, с которым можно плечом к плечу гнать проклятых латинян с наших земель. Но теперь выслушай меня со всем тщанием, потому что больше предупреждений не будет. Если ты еще раз посмеешь коснуться меня, я спущу вот этих зверей, что притаились за моей спиной, и мы посмотрим, кто останется стоять: они или твоя паршивая охрана. Посмотрим, кому из нас и от чьей руки суждено умереть. Ты думаешь, я скудоумен? А, Кальг? Думаешь, я мимо ушей пропустил слухи о том, как ты предал наших братьев-вотадинов, когда они выиграли для тебя битву? Отчего же ты так поступил? Оттого, что их вождь взял в привычку не соглашаться с твоими замыслами? Или просто потому, что предательство тебе по душе? Моим людям оставалось только руку протянуть за верной победой, все равно что выщупать горячую, уже мокрую девку. Мы загнали римлян в реку, тысячу голов могли им снести в тот день, но Мартос со своими вотадинами – тот самый Мартос, которого ты сознательно предал и оставил латинянам на заклание! – обрушился на меня в переломный миг. Сердца моих воинов не успели отстучать сотню раз, как наш триумф обернулся кровавой баней! Даже римляне и те не поступают так со своими союзниками. Пусть по мне они хуже проказы, дружба с тобой не слаще. Она – сущий яд. Глупец, ты натравил на нас наших же братьев! Ты заплатишь за этот мерзкий грех собственной кровью! И кровью всех твоих сродственников!
Презрительно фыркнув, он порывисто развернулся и нырнул под полог, закрывавший выход из шатра, оставив Кальга смотреть себе вслед. Тут за спиной предводителя сельговов прозвучал чей-то негромкий, спокойный голос, чьи бархатистые нотки обволакивали беспощадную сталь смысла:
– Мой повелитель, ты должен остановить этого человека. Если он уведет своих людей на север, у нас не останется сил и на пару римских легионов, коли они решатся на приступ.
Кальг гневно обернулся, но его раздражение быстро сошло на нет, и он только устало кивнул, не сводя глаз с морщинистого лица. Старый советник давно доказал безошибочность своих предчувствий, пусть даже его наставления приводили порой к непредвиденным сложностям.
– Хорошо, Аэд, что ты предлагаешь? Мне перед ним на колени упасть? Нет уж, ищи себе другого шута, а я позориться не стану.
Старик незлобиво усмехнулся, разводя руки в стороны.
– Нет-нет, мой повелитель, ни в коем случае. Твоя непререкаемая власть превыше всего, она должна быть сохранена любой ценой. Я просто хотел напомнить, что Друсту можно бы кое-что посулить взамен…
Кальг нахмурился.
– Что, например? Чем вообще я могу убедить его остаться и вновь водить своих людей в битву?
– Посули ему хотя бы нечто такое, мой повелитель, чем ты владеешь едва ли дольше месяца, а посему вряд ли станешь жалеть, расставаясь… Нечто такое, что ты всегда сможешь забрать обратно, как только бриганты к югу от Вала сбросят со своей шеи римский сапог и, влившись в твое войско, доведут его до несокрушимых размеров…
Кальг задумчиво кивнул, понимая, о чем говорит старик.
– Да…
Он торопливо выскочил из шатра, чтобы догнать вениконского воеводу.
Прошло немало молчаливых минут, пока один из людей Мартоса не вынырнул вновь из сумрака, чтобы жестом показать: путь-де свободен. Остальных воинов отряда Марк повел сам, низко пригибаясь к траве. Почти бегом они преодолели неширокую просеку между поваленным деревом и тыном, где без особого труда обнаружили брешь – точь-в-точь как обещал Мартос вчера вечером на сборе старших офицеров легиона. В этом месте частокол круто изгибался, и, если смотреть изнутри, брешь была почти неразличима.
– Дайте мне один-единственный контуберний [4] первой линии, и я смогу здесь обороняться от целого легиона…
Марк бросил взгляд через плечо и убедился, что сразу за ним стоит один из его людей. Незамазанная полоска кожи от правой брови до подбородка резко выделялась своей белизной на фоне темного от грязи лица. Хотя этот воин и не принадлежал к числу наиболее опытных лазутчиков, он наотрез отказался отпускать центуриона в компании одних лишь варваров. Марк стянул с головы шлем и передал его солдату.
– На-ка, Шрамолицый, надень да займись делом. А я пойду разыщу Мартоса. Закрепи веревки и по моему сигналу будь наготове встретить когорту, чтобы указать направление атаки.
Недовольно морщась, ауксилий кивнул.
– Когда лезешь в гнездо синеносых с такими провожатыми, – он мотнул головой в сторону вотадинов, – совсем не помешает выглядеть под стать им.
С этими словами он извлек из-под кольчуги небольшой сверток и кинул его Марку. Развернув тряпицу, тот обнаружил ворох спутанных волос и уставился на него с брезгливым любопытством.
– Это…
– Да чистые они, чистые. Я сам кожу прополоскал в реке, недели не прошло. Надевай спокойно.
У Марка ползли мурашки по спине, пока он надевал чей-то недавно срезанный скальп. Тряхнул головой, рассыпая волосы по плечам. Шрамолицый прищурился на него из темноты.
– И родная мать не узнает… Только верни потом, ладно? Тут один парень из Шестой центурии мне за них десять денариев сулил.
Держа гладиус наготове, Марк протиснулся сквозь брешь в ограде и обнаружил, что варвары-лазутчики уже стаскивают тело последнего из часовых в канаву глубиной локтя четыре, окружавшую становище сразу за тыном. Обернувшись, Мартос ухмыльнулся и затряс головой при виде римского офицера с чужой шевелюрой на макушке.