— Да, это был его кабинет, — согласился он. — А что это вдруг ты вспомнил?
Когда-то Коровин часто заходил в этот кабинет. Поскольку начальник Иностранного отдела НКВД (именовавшегося после реорганизации в конце сентября 1938 года «5-й отдел 1-го управления Главного управления государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел ГУГБ НКВД») старший майор госбезопасности Пассов ничего не понимал в разведывательной работе, Коровин работал непосредственно под руководством опытного разведчика Шпигельгласса. Последний раз Коровин был здесь, когда ноябрьской ночью 1938 года ему позвонил заместитель начальника Иностранного отдела НКВД Шпигельгласс и попросил его срочно прибыть на службу. В кабинете Шпигельгласса, на этом самом месте, Коровина ждали двое вооруженных охранников.
Он сразу подумал, что это связано с Дорнером. Почему? Наверное, потому, что после того разговора с Дорнером в июне 1938 года Коровин ждал ареста каждую ночь.
* * *
В купе мягкого вагона Коровин был один: майор госбезопасности Фролов, вместе с которым они должны были вернуться из Ленинграда в Москву, в последний момент был срочно вызван в Большой дом.
Дверь в купе вдруг плавно открылась и так же беззвучно закрылась. Коровин инстинктивно положил руку на подушку, под которую, сняв портупею с кобурой, по привычке засунул «наган» и поднял глаза на вошедшего.
— Август! — удивленно воскликнул он. — Какими судьбами?
Он сразу узнал Августа Дорнера, хотя тот был одет в длинное летнее пальто с поднятым воротником и надвинутую на глаза шляпу. Дорнер, немецкий коммунист, работал в Коминтерне и в Иностранном отделе НКВД. Он начал работу в ЧК еще в 20-х годах: попав в плен в Первую мировую, с восторгом воспринял идею Мировой революции и отдался ей со всем пылом 19-летнего юноши. Сражался в Сибири с белочехами в Интернациональном батальоне, был ранен. После излечения направлен на работу в ЧК. В начале двадцатых работал в Германии и чудом сбежал от расстрела бойцами бригады Эрхардта в Берлине. Коровин впервые встретился с ним во время командировки в Испанию в 1937 году. Дорнер был начальником оперативного отдела в штабе 11-й Интербригады, которая комплектовалась австрийскими и германскими добровольцами. В той же бригаде воевала его жена Магда — миловидная блондинка лет на пять моложе Августа. Коровин покинул Испанию осенью 1937 года, а Август и Магда остались там воевать за свободу испанского народа.
Коровин спросил:
— А как поживает Магда?
— Никак, — мрачно ответил Август. — Магда погибла в декабре прошлого года под Теруэлем. Там сложили головы многие мои товарищи. И обидно, что сложили их напрасно. Мы могли! И обязаны были отстоять Теруэль! Но когда этот предатель Кампенсино, — будь он проклят, мерзавец! — бросил 46-ю дивизию, которой командовал и за которую нес ответственность, то все дрогнули. И кто после этого сможет упрекнуть защитников Теруэля?! Когда командир бежит из осажденной крепости, то кто посмеет осудить бойцов?!
Август замолчал, достал из кармана пачку папирос и закурил.
— Да, там все не так просто, — отозвался Коровин и достал из портфеля бутылку грузинского коньяка, которую перед отъездом ему передал старый друг, ленинградский чекист Ваня Белый.
— Вот что, нам надо отметить встречу, — предложил Коровин, ставя бутылку на столик. — Сейчас позову проводника, чтобы он выдал нам стаканы…
— Нет! Ни в коем случае! — встрепенулся Август. — Я не должен ехать на этом поезде. Понимаешь? Поэтому будет лучше, если никто не будет нас видеть вместе. Допивай чай и тогда выпьем из твоего стакана по очереди.
Коровин допил чай, осмысливая сказанное Августом. Потом осторожно осведомился:
— Август, а что не так?
— Все не так, — мрачно ответил Август. — Меня отозвали из Испании месяц назад. Я сразу понял, что отзыв не сулит ничего хорошего. Понимаешь, Володя… буду откровенным: мы проиграли войну в Испании. Проиграли фашистам. Мы не оправдали доверия партии. И за это кто-то должен ответить. Вполне справедливо, что за это должны ответить те, кто фактически был на острие борьбы. В том числе и я, возглавлявший разведку и контрразведку 11-й Интербригады. Проигравший платит за все!
Он отхлебнул, не поморщившись, полстакана коньяка и продолжил, глядя в пространство:
— Мы имели в Испании хорошие возможности. Но проиграли по всем статьям. Безусловно, нам здорово подгадили троцкисты и анархисты. Особенно троцкисты. Их восстание здорово ударило по позициям республиканцев. Но и мы перегнули палку! Неужели все те пятьсот интербригадовцев из Четвертого Интернационала и ПОУМ, которых Андре Марти расстрелял на базе в Альбасете, были врагами?! Это какая-то чудовищная мания преследования, Володя! Да, возможно Андре Нин и был врагом, но ведь сотни расстрелянных в тылу могли принести пользу революции, сражаясь на фронте. При всех тяжелых обвинениях никто не посмел обвинить их в том, что они хотят открыть фронт фашистам! Так зачем надо было их снимать с позиций и расстреливать?! Чтобы Франко сказал нам спасибо?!
— Август, это линия партии: давать отпор и вести непримиримую борьбу с троцкизмом всегда и везде, — решительно заявил Коровин. — И не наше дело обсуждать линию партии.
Вера убежденного коммуниста быстро нашла слова. Август внимательно посмотрел на Коровина.
— А тебе никогда не приходило в голову, что линия партии может быть неправильна? — тихо спросил Август.
— Нет, — твердо ответил Коровин. Ему действительно никогда не приходило это в голову, потому что с такими мыслями невозможно ни жить, ни работать на пользу революции.
— А вот мне приходило, — поделился Август. Эта мысль явно была ему невыносима, потому что он поспешно добавил: — Я не снимаю с себя вины за все, что произошло! Действительно, коммунизм одержал убедительную победу на огромной территории от Днепра до Камчатки, а вот в маленькой Испании мы проиграли. Это вина тех, кто сражался в Испании: мы сражались недостаточно самоотверженно.
— Почему ты решил, что мы проиграли войну в Испании? — не выдержал Коровин. — Это тебе так кажется, узкий взгляд окопника! А я располагаю объективными разведданными. 16-го апреля этого года итальянское правительство решило вывести свои войска из Испании и заключило «джентльменское соглашение» с англичанами по этому поводу: англичане не препятствуют выводу итальянских войск, а Италия признает «статус кво» в Средиземноморье. Даже немецкий посол в очередной депеше высказал сомнение в победе Франко. Так что я не согласен с твоим мнением относительно победы фашистов в Испании.
— Ты не понимаешь… — тихо ответил Август. — Есть нечто, что страшит Сталина больше, чем победа Франко. Он больше опасается мирного договора между испанским республиканским правительством и Франко. Уж лучше пусть победит Франко, чем будет достигнут компромисс. Мысль ясна?
— Мысль вполне ясна. Только не понятно, какие факты лежат в ее основе, — медленно проговорил Коровин, цепенея от ощущения смертельности того, что он говорит.