– За кого вы ее принимаете? За продажную женщину?
– Напротив. Нет никого на свете, кого бы я любил так, как ее. Она это знает и поэтому примет мой подарок.
– Она еще должна отомстить за себя. Чего же вы ждете, черт побери? – обернулась Франсуаза к девушке. – Что вы сидите как неживая, где витают ваши мысли теперь, когда вы наконец поняли, как подло и как долго вас обманывали? Помните, вы говорили мне, что Капитан что-то скрывает, что у него есть тайна, и, наверное, нешуточная? Так вот эта тайна – ваше лицо, красота которого могла бы уже пять лет воспламенять сердца людей, но эти пять лет вы прожили в удушливой атмосфере отвращения к себе самой. Преступник перед вами, он связан по рукам и ногам.
– Что я должна сделать? – пролепетала Хэзел, продолжавшая неподвижно сидеть на полу.
– Ударьте его, надавайте пощечин, обругайте, плюньте ему в лицо!
– Зачем?
– Вам станет легче.
– Мне не станет от этого легче.
– Вы меня разочаровываете. Может, разрешите мне это сделать вместо вас? У меня просто руки чешутся потрясти его как грушу, уж я бы высказала ему все, что я о нем думаю, этому мерзкому старому пакостнику!
От этих слов девушка словно проснулась, вскочила на ноги, встала между Франсуазой и Лонкуром и взмолилась:
– Оставьте его в покое!
– Вам жаль его?
– Я обязана ему всем.
Медсестра в изумлении раскрыла рот, потом произнесла срывающимся от ярости голосом, по-прежнему целясь из пистолета в голову старика:
– Это неслыханно! Вы что, дура?
– Без него я бы пропала, – твердила свое питомица Капитана.
– Вы так говорите, потому что он дарит вам состояние? Дешево же он откупается, если хотите знать мое мнение.
– Нет, я думала о других, не имеющих цены вещах, что он дал мне.
– Ну да: тюрьму, еженедельное изнасилование, растление – признайтесь, вам самой все это нравилось? Старый свин оказался прав.
Девушка возмущенно замотала головой:
– Вы ничего не поняли. Все было не так.
– В конце концов, Хэзел, не вы ли мне рассказывали, как вам противно, как вас от этого воротит, как вы каждую ночь боитесь, что он придет к вам в постель!
– Это правда. Но все не так просто.
Франсуаза пододвинула стул и села, будто подкошенная тем, что услышала, продолжая, однако, целиться в висок Лонкура.
– Объясните же, чем так сложны ваши смехотворные переживания?
– Я только что вновь увидела свое лицо. По-вашему, это причина, чтобы быть в обиде на Капитана, – и мне действительно обидно, потому что я страдала от своего уродства. И все же этим лицом я обязана ему.
– Это что еще за вздор?
– Я ведь сказала вам: я не вполне себя узнала… Я была хороша собой, но не была так… прекрасна. Вы говорите, что я стала взрослой, но это, по-моему, не объяснение, мне ведь тогда было уже почти восемнадцать. Нет, я убеждена: это он сделал меня такой.
– Он вас прооперировал? – презрительно фыркнула медсестра.
– Нет. Он меня любил. Он так меня любил!
– Вы подросли и похудели. Он тут ни при чем.
– Тело – да, наверное, вы правы. Но не лицо. Не будь я предметом такой большой любви, от моего лица не исходил бы этот свет и не было бы этой дивной прелести в моих чертах.
– А по-моему, не просиди вы пять лет взаперти в обществе старого маразматика, не несли бы сейчас такую чушь. Возьмите дурнушку, окружите ее любовью – увидите, чего стоит ваша теория.
– Я не отрицаю, кое-какие преимущества мне даны от природы. Но именно благодаря ему проявилась моя красота. Нужно было любить так сильно, как он, чтобы родилась подобная гармония.
– Прекратите, слушать больше не хочу эту чепуху!
– А я бы, наоборот, слушал и слушал, – вмешался Лонкур, растроганно улыбаясь.
– Посмотрите на него, он просто тает от удовольствия! – взорвалась Франсуаза. – Немыслимо: пять лет держал ее взаперти, и она же еще его благодарит!
– Если мне позволено будет высказать мое мнение… – продолжал старик.
– Замолчите, или я выстрелю!
– Нет, дайте ему сказать, – вступилась девушка.
– Спасибо, детка, – кивнул он. – Итак, если мне позволено высказать мое мнение, вы обе и правы и не правы. Хэзел не права: когда я увидел ее впервые пять лет назад, она уже была достаточно хороша, чтобы вскружить голову всему свету. Недаром я влюбился с первого взгляда и похитил ее. Но Хэзел и права: сегодня ее красота еще ослепительнее, чем пять лет назад. Права и Франсуаза: Хэзел стала взрослой, и это сыграло немалую роль. И Франсуаза не права: моя любовь способствовала расцвету ее изумительной красоты.
– Должно быть, сама-то Хэзел не слишком вас любила, раз вы такой облезлый урод.
– Нельзя иметь все сразу. Для меня невероятное счастье и то, что она испытывала ко мне нежность.
– Это было нечто большее, чем нежность.
– Хэзел, замолчите, не то я вас ударю!
– Почему вы так кипятитесь, Франсуаза?
– Почему? А вы как думаете? Я попадаю в незнакомый дом, нахожу там девушку, которую держат в неволе, она жалуется мне на измывательства старика-тюремщика, такая беззащитная, смотрит на меня умоляющими глазами, а я-то, наивная провинциалка, верю, сочувствую, всем рискую, чтобы помочь несчастной жертве, покупаю столько термометров, что меня принимают за отравительницу, сама оказываюсь под замком, убегаю, подвергая опасности свою жизнь, вместо того чтобы выбраться отсюда вплавь, возвращаюсь, сама лезу к волку в пасть, чтобы вызволить несчастную девицу, раскрываю ей наконец чудовищный обман ее опекуна – и каков же результат моих стараний? Эта юная идиотка говорит старому негодяю самым нежным голоском: «Я испытываю к вам нечто большее, чем нежность!» Вы что, издеваетесь надо мной?
– Успокойтесь, поймите…
– Я понимаю, что лишняя здесь! Я же вам мешаю! Какая парочка голубков и как они друг другу подходят! Вы были рады строить из себя жертву, а он рад-радехонек, что ему на старости лет выпала роль палача! А я? Позвольте узнать, какое место в вашей комедии вы отводите мне? Ах да, для ваших извращенных удовольствий не хватало главного: зрителя. Непосвященного зрителя, чье возмущение десятикратно усилило бы вашу страсть и ваше наслаждение. На эту роль как нельзя лучше подошла недалекая медсестра, никогда в жизни не выезжавшая из своей дыры. Но вам не повезло: у медсестры оказался скверный характер. Что, собственно, мешает мне убить вас обоих?
– Она помешалась, – вздохнул Лонкур.
– Придержите язык, вы! У меня палец на спусковом крючке!
– Не убивайте его, Франсуаза, вы ничего не поняли!
– Вы еще будете мне говорить, что я слишком глупа, чтобы разбираться в таких тонких материях?