– Что верно, то верно.
Девушка разрыдалась.
– Ну, будет вам. Старик свое пожил.
– Я любила его!
– Какая чепуха. Да вам дурно делалось от одной мысли, что он к вам прикоснется сегодня вечером.
– Ну и что, все равно я его любила!
– Ладно. Прекрасно, вы его любили. Тем не менее вполне естественно, что он умер раньше вас, учитывая разницу в возрасте.
– Бог мой, да вы ликуете!
– От вас ничего не скроешь.
– Вы его ненавидели?
– Да. Его самоубийство – лучший подарок ко дню рождения.
– Но почему он наложил на себя руки?
– Поди знай, что творится в голове у стариков, – сказала Франсуаза и улыбнулась, подумав, что ей удалось совершить идеальное преступление.
– А те слова, что он сказал мне перед тем, как броситься в воду, – это объяснение его поступка?
– Вероятно, – солгала старшая подруга. – Самоубийцы всегда испытывают потребность оправдаться, как будто это кому-то интересно.
– Как вы жестоки и циничны! Этот человек был моим благодетелем!
– Благодетель хорошо попользовался своей подопечной.
– Попользовался! Вы как будто забыли, что я обезображена.
– Забыть это невозможно. Но к вашему уродству привыкаешь, – ответила молодая женщина, не сводя глаз с дивно прекрасного лица Хэзел.
Они вернулись в дом, одна в слезах, другая – не помня себя от радости, что избавилась от своего врага благодаря искусно подстроенному недоразумению.
Пока питомица Капитана плакала на своей кровати, убийца наводила справки. Дела Лонкура вел нотариус из Танша. Франсуаза позвонила ему и узнала, что своей душеприказчицей Капитан назначил ее, а единственной наследницей была Хэзел.
«Побольше бы таких сознательных покойников», – подумала мадемуазель Шавень.
Когда были улажены скучные формальности, медсестра сообщила девушке:
– Вы теперь владелица колоссального состояния. Чего бы вам хотелось?
– Остаться на Мертвом Пределе, чтобы никто не видел моего ужасного лица.
– Как раз перед смертью Капитана я говорила, что хочу жить здесь с вами. Вы по-прежнему не против?
Лицо Хэзел просияло.
– Я уже не смела и надеяться! Это мое самое заветное желание!
– Оно совпадает с моим.
– Но вправе ли я принять такую жертву? Ведь вы красивы, вы могли бы жить в большом мире, среди людей.
– Меня к ним совсем не тянет.
– Как это возможно?
Вместо ответа Франсуаза крепко обняла свое сокровище.
– Вы куда интереснее, чем целый мир, – сказала она девушке.
Так свершилась бархатная революция. Мадемуазель Шавень никого не уволила: верные люди всегда могли пригодиться, да и огромные деньги, кроме как на содержание прислуги, на острове тратить было больше не на что. Жаклин и дворецкий продолжали исполнять свои обязанности по кухне и дому.
Франсуаза перебралась из пурпурной комнаты в спальню Капитана. Не так уж редко кратчайший путь к власти лежит через тюрьму. Никому и в голову не пришло оспаривать ее права.
Время от времени Франсуаза ездила в Нё, где ее считали вдовой Лонкура. Она покупала редкие ценные книги, цветы и духи. Двое охранников всегда сопровождали ее и несли покупки.
Она непременно делала крюк, не отказывая себе в удовольствии зайти в аптеку, чтобы подразнить своего разоблачителя. Всякий раз бывшая медсестра с елейной улыбкой просила у него термометр. «В память о старых добрых временах», – уточняла она. Аптекарю стоило больших усилий сохранять невозмутимый вид.
Вернувшись на Мертвый Предел, Франсуаза входила в комнату Хэзел, преподносила ей белые лилии и другие подарки, которые выбирала для нее в городе. Девушка сияла. С тех пор как медсестра заняла место ее опекуна, бывшая питомица Капитана была на седьмом небе от счастья.
– Ну и что с того, что я безобразна? – регулярно повторяла она молодой женщине. – Красивая внешность никогда не дала бы мне удела счастливее, чем жизнь с вами.
На самом же деле она хорошела день ото дня, и единственная, кому дано было ею любоваться, блаженствовала.
Лет двадцать спустя случилась война. Обитательницы Мертвого Предела ее почти не заметили и нисколько ею не интересовались.
Только когда неподалеку высадились союзники, они немного посетовали:
– Скорей бы все кончилось. От этих людей столько шума.
Второго марта 1973 года мадемуазель Шавень, войдя в спальню мадемуазель Энглерт, присела на край ее кровати и сказала:
– Сегодня исполняется ровно пятьдесят лет с того дня, как я познакомилась с вами.
– Не может быть!
– Да-да. Мы с вами уже не молоденькие.
Они рассмеялись и стали наперебой вспоминать многочисленных кухарок, которые за эти годы «надорвались у плиты»: Жаклин, потом Одетта, Берта, Мариетта, Тереза. Каждое имя вызывало новый взрыв веселья.
– Вы обратили внимание? – заключила старшая. – Ни одна не продержалась больше десяти лет.
– Неужели мы так много едим? – прыснула младшая. – Или мы и в самом деле чудовища?
– Я-то точно чудовище.
– Вы? Что вы, Франсуаза, вы – святая. Вы пожертвовали ради меня всей жизнью! Если существует рай, его двери уже распахнуты для вас.
Наступило молчание. Бывшая медсестра как-то странно улыбнулась. Помедлив, она произнесла:
– Теперь, Хэзел, я могу сказать вам.
И рассказала все, начиная с пожара на Гваделупе. Хэзел сидела остолбенев. В утешение ее подруга добавила такие слова:
– Не убивайтесь. Что уж теперь, когда от вашего лица одно воспоминание осталось!
– Скажите мне… скажите, какой я была.
– Это не выразить никакими словами. Вы были так божественно прекрасны, что я ни на миг не устыдилась своего преступления. Вот что, по крайней мере, вам следует знать: еще ничья красота не оставалась такой нерастраченной, как ваша. Благодаря нашему счастью на острове я насладилась каждой, даже самой малой черточкой вашего лица.
Они долго молчали. Та из двух старух, что была помоложе, выглядела растерянной.
– Вы очень сердитесь на меня? – спросила старшая.
Хэзел подняла на нее свои чудесные глаза:
– Напротив. Открой вы мне это пятьдесят лет назад, я бы не устояла перед искушением показаться всему свету и, уж наверное, попала бы не в такие хорошие руки, как ваши. Мне на долю выпали бы мучения, которым подвергают красоту люди и время. Никогда бы мне не знать неомраченного счастья, что подарили мне вы.