Клык не дурак, отметила я.
— Ну, так что? — спросил он. — Сабельница?
— Пистолетчица. А ты кто? Чем знаменит? Смертельный бой на костылях? Робин Гуд в сморкании?
— Не знаю точно, — ответил Клык. — Я кем то был, это не вызывает никакого сомнения.
— Может, на тебе дельтапланы испытывали? — предположила я. — Или гидравлические системы?
— Не знаю. Может, и дельтапланы. Кажется, я высоты не боюсь. У меня все кости переломаны. И все суставы вывернуты. А в башке дырки, они кожей заросли, и слышно, как мозг пульсирует. Хочешь потрогать?
Я отказалась, как то мне не хотелось трогать пульсирующую голову Клыка.
— Мне кажется, что я… умел что то… необычное.
Клык вдохновенно потряс костылями.
— Я и сейчас умею необычное, — сказал он. — Хочешь, покажу?
Я вдруг представила, что Клык возьмет и продемонстрирует какую нибудь необычайную пакость. Проткнет щеку ножкой стула и споет про покорителей космоса. Или башкой сломает стул и съест щепки. Когда живешь с этими людьми, привыкаешь ко всему.
— Ну, давай, — осторожно сказала я.
— Нужны какие нибудь вещи, — он оглядел мою комнату. — Какие нибудь корявые.
Жрать будет, подумала я. Возьмет лампу — и сожрет. А я смотреть буду на это. Вот и все сверхвозможности.
Клык дотянулся до лампы. Потом схватил ботинок, молоток, кружку железную и… Других свободных предметов на виду ему не встретилось, и Клык воспользовался таки своим костылем. Неужели он все эти предметы будет поедать?
Но Клык удивил по–другому.
— Отвернись, — попросил он.
Представилось — я отвернусь, а он меня костылем по башке. Но я все равно отвернулась, хотелось посмотреть, что он выкинет.
Секунд двадцать Клык пыхтел и покряхтывал, а потом сказал, чтобы я поворачивалась.
Я повернулась.
Сначала я не очень поняла.
Посреди комнаты стоял костыль. На нем красовалась лампа, балансируя на самом краешке. А на лампе ботинок, а на ботинке молоток. И на самом верху пирамиды алюминиевая кружка. Все это не падало. То есть оно должно было рухнуть, потому что ощутимо кренилось в сторону… Но не падало.
— Как это? — спросила я.
— Я — мастер равновесия, — объяснил Клык. — Кажется, это мой талант.
— Ставить костыль, а на него кружку?
Клык кивнул.
— Необязательно костыль, — сказал он. — Можно и без кружки. То есть это могут быть любые вещи, какие попадутся.
Он толкнул костыль, и башня рухнула.
— Вот так то, — сказал Клык. — Я — мастер равновесия.
Как то от этого известия мне стало уныло. Мастер равновесия. Его то нам и не хватало.
— А в чем смысл? — спросила я. — Как практически это можно применить?
— Не знаю, — Клык поднял костыль. — Не знаю.
Идеальное чувство равновесия. Где это вообще может использоваться? В китайском цирке, скорее всего.
— Нет смысла, — нервно сказал Клык. — Нет смысла. Но ведь он должен быть!
Он попытался встать, но запутался в костылях и свалился обратно на стул.
— Человека без смысла не бывает, да? — Клык схватил меня за руку, заглянул в глаза. — А я ведь человек! Человек ведь?!
У него задрожали губы. Он стал притоптывать ногой, погрохатывать своими подпорками, хлюпать носом.
— Наверное, тебя готовили для пилотирования, — предположила я.
А что мне ему сказать было? Что, скорее всего, господин Ван Холл купил его по сходной цене, испытал на нем какое нибудь очередное свое бредовое устройство, а потом бросил сюда, как отработанный материал. Не могла я ему такое сказать.
— Точно, для пилотирования, — повторила я.
— Да? — с надеждой спросил Клык.
— Само собой. У пилотов должно быть идеальное чувство равновесия, иначе они летать попросту не смогут. Так что, скорее всего, тебя готовили в пилоты сверхсекретного истребителя. А потом авария…
— Они не успели меня вылечить, — подхватил Клык. — Не успели. Потому что на нас напали они!
Они напали на них. Логично. Хотя здравый смысл в этом, безусловно, есть, так ведь оно всегда и бывает — они на них. А кто все эти люди, мы и не знаем.
— Нас только спрятать сюда успели, — прошептал Клык. — А потом началось обледенение. Но ничего. Ничего, ничего…
Он вдруг замолчал.
— А они ведь скребутся, — сказал он. — А если они доскребутся, а? Они нас… Что они сделают? Что они сделают?!
— Ничего, — успокоила я Клыка. — Никто к нам не скребется. Просто над нами скальные породы, они нестабильны, они смещаются, по трещинам камни стекают, вот звук и получается. Никто к нам не лезет.
— Правда? — с надеждой спросил Клык.
— Правда.
— Ну, не знаю…
— Точно, — сказала я. — Я немного изучала геологию…
— А ты слышишь? — перебил Клык. — Ну, то, что они скребутся? Копают?
Можно соврать, но лучше не стоит, Клык наверняка спросил про это и у Клавдии, и у Дрюпина.
— Я то не слышу. Но у меня слух не очень, если честно. Я и так то плохо слышу, а вот ночью и вообще…
— Дрюпин тоже не слышит. И Клавдия. Я что, сумасшедший?
Нос и губы у Клыка снова задергались.
— Нет, что ты. Просто у тебя тонкий слух. Он гораздо лучше, чем у нас, вот ты и слышишь. Пилоту истребителя как раз нужно чувство равновесия и отличный слух. Просто все, что ты слышишь, это не они. Это скалы трескаются.
— Наверное… А знаешь, почему они трескаются? Потому что там ледник. Он давит на землю, и все трещит… А шаги? Ты их слышишь?
— Дрюпин ходит, — пояснила я.
— А чего он ходит то?
— Да он лунатик.
Брякнула я первое, что пришло в голову.
— Лунатик?! — восхитился Клык. — Он — настоящий лунатик?!!
— Ага. Первостатейный. Его уж лечили сколько раз, и пиявками, и электричеством, а все равно — лунатик. Закоренелый. Только это между нами, это тайна.
— Конечно. Никому не скажу. А лунатик — это кто?
— Он ходит во сне. Уснет, потом просыпается и идет.
— Куда? — не понял Клык.
— Куда хочешь. Шагает, руки перед собой вытянув. Вот так.
Я показала.
— А еще что делает?
Вопросы лунатизма явно живо интересовали Клыка.
— Что еще делает? Ну, как все лунатики. Воет на луну, в койку мочится…
— В койку мочится?! — восторженно спросил Клык.