– Я здесь временно. Дом – не мой. Приятель с семьей уехал во Францию на пару недель. А я отпуск на Заливе провожу. И присматриваю за животными.
– Присматриваешь? – насторожился Литовченко. – А кот-то твой?
– Кот – мой, – снова соврал Вересень. Второй раз за сегодняшнее утро. Однако дурацкий парень вранье не осудил, скорее – одобрил. Он змеей выполз из кенгурятника и обхватил Вересня лапами за шею. Глядя на эту идиллическую картину, Литовченко рассмеялся:
– Ну, да. Кот точно твой. Чей же еще.
Больше всего Вересень боялся, что утренняя сцена с «Титаником» повторится, и бедолаге Литовченко предстоит стать свидетелем последних душераздирающих минут жизни лайнера. Но все обошлось: Мандарин вел себя молодцом, он сразу же отправился по своим кошачьим делам. И только после того, как надул в лоток и опустошил миску с кормом, вернулся к Вересню и капитану.
Попрощаться.
– До вечера, – Вересень подхватил кота и заглянул в его небесно-голубые глаза. – Будь молодцом.
– Приятно было познакомиться, – добавил Литовченко. – Еще увидимся.
Через минуту они уже подходили к машине. Прежде, чем завести мотор, Боря бросил прощальный взгляд на дом и прислушался. В доме царила тишина. Поди, пойми этого Мандарина!.. Что там у него за мысли в маленькой треугольной голове?
Еще сложнее было понять логику людей, убивших Вернера Лоденбаха. Что бы ни говорил Литовченко об идиотском способе сокрытия трупа, интуиция подсказывала следователю: ничего идиотского, а тем более – спонтанного во всем этом нет. Каждый шаг продуман до мелочей, все подчинено единому замыслу. И лишь поняв суть замысла, можно будет распутать весь клубок. А пока у них с капитаном нет даже обрывка нити этого клубка.
Красная, из ламы, – не в счет.
– Итак, что мы имеем на сегодняшний момент? – Литовченко вставил в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. – Яхта, бассейн, красный кабриолет.
– Элементы сладкой жизни…
– Именно. Кстати, забыл спросить. У тебя здесь курить можно?
– Ты уже куришь.
– Это я так, для проформы… С другой стороны имеется парень по имени Вернер, по паспорту – гражданин Германии. А гражданин Германии – это тебе не бомж с Сытного рынка. Он пересек границу, соответствующая отметка в паспорте имеется. Для чего он пересек границу?
– Мало ли. Деловая поездка, туристический вояж, частный визит. Может быть все, что угодно.
– Согласен. Не может быть только одного: чтобы его не хватились. Коллеги по работе, принимающая сторона в гостинице, друзья или родственники. Мои ребята еще вчера вечером пробили все отделения полиции. Никаких заявлений об исчезновении Вернера Лоденбаха не поступало. В Россию он прибыл девятнадцатого июля. А двадцатого, самое позднее – двадцать первого – был уже мертв. Что произошло за эти сутки? С кем он успел встретиться?
– Как минимум, с теми, кто его убил.
– А как максимум?
Вересень задумался.
– Случайные люди, – после небольшой паузы сказал он. – Те, кому совершенно безразлична его судьба. Встретились-поболтали-разошлись. Работники отеля, постояльцы, официанты, бармены. Они могли запомнить Лоденбаха. Или тех, с кем он вступал в контакт. С этих товарищей и надо начинать.
– Жидковато, – с сомнением покачал головой капитан. – Он ведь мог и не в гостинице встречаться. И даже скорее всего.
– Попробовать все равно стоит.
– Кто ж спорит. Только от постояльцев проку все равно не будет. Все-таки, месяц прошел. Как показывает опыт, никто так надолго в гостинице не зависает.
– А если командировка длительная?
– Фирма ищет им квартиры. Квартиру снимать всяко дешевле. А иностранцы – они счет денежкам любят, без надобности копейки лишней не выложат.
– Тогда сосредоточимся пока на персонале. Эх, жаль, фотографий у нас нет. С ними дело пошло бы веселее. Покойника в его нынешнем виде даже мать родная не признала бы, что уж о других говорить… А та, что на паспорте, точно не подойдет?
– Ты же сам ее видел, – Литовченко засопел и сделал глубокую затяжку. – Качество так себе, толком ничего не разберешь. Даже штампы сохранились лучше. Прям на удивление.
В сознании Вересня забрезжила мысль – настолько нехорошая, что додумать ее до конца никак не получалось. Она напоминала Боре Всадника без головы, неумолимо приближающего к его детской постели. Еще секунда – и Всадник подхватит его безжизненной ледяной рукой, и перебросит поперек седла. И Борина голова окажется рядом с его собственной головой, притороченной к луке. Остается, правда, вероятность, что, – если Боря проявит мужество и не заорет во всю Ивановскую, тем самым выдав себя, – Всадник проедет мимо. И тогда, с близкого, но безопасного расстояния, можно будет пронаблюдать за ним – во всем его мертвом великолепии. Увидеть все страшные и притягательные подробности. И кое-что понять: о природе страха и о природе смерти тоже.
Нынешняя мысль Вересня относилась к природе преступления. Не вообще, а конкретно этого. Отложенное во времени и продуманное до мелочей, оно казалось Вересню идеальным. Хотя мировая практика показывала, что идеальных преступлений не бывает. Идеальное преступление мог бы совершить Господь бог, если бы захотел. Только он держит под контролем все – от цепочки ДНК до колец Сатурна. Все – означает всё абсолютно, включая и такой фактор, как случайность. Не обладающим всевластием остальным (тем, кто не Господь бог), – везет гораздо меньше. Всех возможных случайностей им не предусмотреть, и именно эти случайности гадят хорошо спланированные преступления. Всегда найдется какой-нибудь олух, который что-то видел. Или идиотка с коровьими глазами, которая что-то слышала. Или неприметный и неприятный тип, сохранивший Самую Важную Улику, даже не зная, что это – Самая Важная Улика. Он мог сто раз выбросить ее, он должен был выбросить ее, но почему-то не сделал этого. Даже вещи иногда выступают на стороне правосудия: обрывок счета, картонка со спичками, потускневший серебряный медальон, кусок обоев с номером телефона. С другой стороны, бывает и другой тип случайностей, со знаком минус. Это происходит, когда за дело берется следователь-растяпа, не способный сложить два и два. Или не способный поверить, что два и два – это пять. А ведь именно таковы были условия задачки, предложенной преступниками. Если бы растяпа мог понять это – он бы распутал дело. Разве не это произошло с самим Вереснем в истории с Катей Азимовой? Он – только он, никто другой, оказался той случайностью со знаком минус, которая позволила состояться идеальному преступлению.
– …О чем задумался? – спросил у Вересня капитан.
– Да так. Странно все это.
– Вот я и говорю – странно!
– Что мы имеем? Труп, который невозможно идентифицировать. От лица ничего не осталось, от отпечатков тоже. Ни одной дельной приметы, за которую можно уцепиться. Ну, молодой мужик, ну, спортсмен. Таких – миллионы здравствующих и тысячи, что числятся в розыске. Если бы труп попал нам без отягчающих в виде документов и машины, – что бы ты сказал о нем?