– Я был придворным библиотекарем. Но когда предыдущего церемониймейстера казнили за какую-то ошибку в придворном этикете, все страшились занять его место. Но я знаю все тонкости правил, потому не стал очень уж сильно упираться.
Я отмахнулся.
– За ошибки в такой ерунде казнить не буду. И даже бить не стану. А насчет трона… не стану садиться по одной очень важной причине.
Он спросил с изысканнейшим поклоном, в самом деле церемониймейстер:
– Какой, позвольте поинтересоваться?
– Самой важной.
– Простите?
Я смерил его строгим взглядом. Хоть и знаток этикета, но теперь понятно, почему часто выходит за рамки своих прямых обязанностей – советует, спорит, подсказывает, библиотечная мудрость, как шило в заднице, тоже ищет способ улучшить мир.
– Прощаю, – ответил я и сказал уже серьезнее: – Оказавшись королем этого самого Изначального, а на хрен мне оно, придется занимать восстановлением экономики не только в Сен-Мари. По всем территориям налаживать связи, спешно резать претендентов, а у них всегда верные и честные вассалы… это же снова море крови, а мне нравится больше побеждать бескровно, так победа значительнее. Меня начнут осаждать толпы просителей, за двадцать тысяч лет сколько удобрений в авгиевых конюшнях?.. придется спешно строить новые крепости, реорганизовывать армию… да еще сотни и тысячи дел, которые надо взвалить на себя и тащить, тащить, как бы ни трещал хребет!
Я отмахнулся и, уже не глядя на выстроившиеся в ряд кресла, кивнул Альбрехту.
– Пойдемте, барон. Пусть сыр останется в мышеловке. В крайнем случае, я буду второй мышью, которой он и достается.
Церемониймейстер вышел вслед за нами, мы с бароном повернули в сторону моих покоев, а тот сказал вдогонку внезапно:
– Ваша милость, вы еще вернетесь!
Я обернулся, спросил почти враждебно:
– Зачем?
– Чтобы сесть в это кресло, – ответил он. Несколько мгновений смотрел очень серьезно, будто в самом деле зрел грядущее, затем неожиданно растянул губы в сдержанной улыбке: – Натура у вас такая, любопытная. Захочется проверить! И чем больше пройдет дней, тем сильнее захочется сесть на этот трон.
Я покачал головой и ответил уверенно:
– Ни за что!
– Почему?
– Принципы, – ответил я лаконично.
Он удивился:
– Принципы?
– Ага, – ответил я и утер нос рукавом.
– Какие?
– Я демократ, – ответил я гордо.
Он с непониманием смотрел нам вслед, а я думал с невеселой иронией, что слова словами, но вообще-то лучше других знаю, какой из меня демократ на самом деле…
С другой стороны, если честно, а я иногда бываю честен, по крайней мере – с собой, на тот трон все-таки не сяду. В самом деле. Хотя да, любопытство уже сейчас начинает скрести лапками. Но мне унизительно думать, что вот всего добиваюсь сам, своим умом и мускулами, своей волей и натиском, но идиоты могут сказать, что за меня постарались предки, и вообще я выполняю чей-то план. Пусть даже задумку богов. И мне, видите ли, было предназначено! Просто неслыханное оскорбление для человека с достоинством, но идиоты этого никогда не поймут. А если учесть, что население состоит почти исключительно из… скажем мягче, простых и нормальных людей, то какого понимания ждать моей позиции?
Только ничтожества гордятся, что они-де потомки дворян, князей, древних королей, избранные, предназначенные, отмеченные, благословленные, татуированные и опирсингованные. Потому что сами по себе, еще раз! – ничтожества, и прекрасно это чувствуют. А вот я – свободен. И все, что сделал я – моя заслуга.
И я еще наломаю дров.
Вечером я изволил выйти на прогулку, есть идея осмотреть дворец уже сверху, вдруг еще где замечу что-то вроде Зала Древних Королей. Целые толпы придворных тут же пристроились сопровождать, такой дворцовый этикет, ну да, прям позарез нужны зрители, когда буду превращаться в летающего ящера. Раздраженно шугнул, я еще работу не закончил, а значит – мыслю над стратегией развития королевства, над безотходной экономикой и достижением щастя для всех.
Поглядывая по сторонам, поднялся на самый верх, выше начинается только уровень башен и висячих мостиков между ними. Особняком центральная башня, к ней тоже мостик с вершины соседней, но упирается только в середину, а дальше еще три или четыре лестничных пролета. Главное уже сделал: наблюдательного стража, произведенного в сержанты, оставил у самого подножья с наказом никого не пущать, а сам он не сможет сказать точно, откуда появляюсь.
На верхней площадке отдышался чуть, зря поднимался бегом, как бы трансформация не пошла боком, лег, чтобы случайно никто не увидел из-за каменного парапета.
Солнце спряталось, по городу пролегли легкие пепельные тени. Тут же начали зажигаться где факелы, где светильники, а кое-где вспыхнул чистый радостный огонь солнечного спектра, так срабатывают магические камни. По небу все медленнее и медленнее ползут сизо-лиловые облака, постепенно увязая в густеющей тьме.
Выровняв дыхание, я прислушался к шорохам, тихо, и шепотом произнес нужное слово.
Трансформация прошла, как почудилось, в одно мгновение. Логирд прав, с каждым разом осваиваюсь лучше и контролирую точнее…
Снова ввинчивался почти вертикально вверх и вверх, а когда решил, что уже не рассмотрят в ночном небе, раскинул натруженные в спринтерском рывке крылья и долго парил, наслаждаясь возможностью вот так поймать восходящий от земли поток и плыть на нем, не делая усилий.
Город прекрасен, построен по единому плану, сверху это заметно особенно четко. Волосы встают дыбом, когда стараюсь представить себе, как кто выстроил тысячи прекрасных дворцов, башен, бассейнов и всю-всю роскошь, а только потом позвал народ с призывом заселять и жить?
Луна светит не слишком ярко, скрываясь иногда за перистыми облачками, ночью отвратительно черными, и хотя мир внизу вроде бы освещен, но все портят пугающе огромные черные тени, в которых, кажется, пропадает само пространство.
Я мощно, хотя и экономно, работал крыльями, помня, что ставлю очередной рекорд дальности полета. Воздух стал прохладнее, а потом и вовсе настолько посвежел, что если бы не трудился так, проламываясь сквозь воздух, начал бы стучать всеми тремя рядами зубов.
Я уже прикидывал, как превращусь недалеко от Тоннеля в человека, что скажу удивленным часовым, начнут спрашивать насчет коня и милой собачки, но земля проплывает настолько далеко внизу, что блеснула дерзкая мысль попытаться пролететь поверх Великого Хребта!
Стыдно стариться, сказал кто-то из великих, так и не узнав, на что способны твои дух и тело. До старости мне еще далеко, но на что способно это тело, а оно мое, мое, мое… узнать надо.