И все это время в алюмикроновых костюмах там в полный рост стоит весь Детройт, сам едва способный поверить в свою сказочную находку — в обнаружение породы старых добрых чуваков, сумасшедших гонщиков с холмов и равнин Аппалачей, целой пригоршни этой породы, которая дала Детройту… скорость… и возможность для индустрии представить все это целому поколению как… ваше, родное. Сами рекламные спецы из Детройта теперь приходят на треки подобно поклонникам из народа, а миллионы старых добрых чуваков тем временем испытывают дикое головокружение — в такой восторг их приводит скорость. Лишь Джуниор Джонсон относится ко всему этому как… как к чему-то вполне обычному. Джуниор отправляется в Атланту на «Дикси-400» и заезжает в федеральную каторжную тюрьму повидаться с папашей. Его папаша мотает там вот уже пятый срок за нелегальное изготовление спиртных напитков. Вот так, вроде бы искусный мастер, толковый бизнесмен — а закон по-прежнему продолжает его преследовать, только и всего. Так что Джуниор заезжает в тюрьму, а затем отправляется на трек, получает свой новый «форд» и устанавливает новый рекорд скорости для квалификации на «Дикси-400» в Атланте — 146,301 мили в час. Немного позже он опять выруливает на дорогу, ведущую к Ингл-Холлоу: надо проверить, как там идут дела на птицеферме и на предприятии по профилированию дорог. Да. Вот такие пироги.
И все-таки как можно рассказать… хоть кому-то… о самом дне этой чаши, как грохот мотора вдруг начинает подниматься по телу Джуниора, точно вздох, и глаза его стекленеют, а руки тянутся вперед, скользя по самой кромке чаши, паря над гребнями… это желтый джуниорский «форд»… он же его белый «шевроле»… он же «Белый Призрак», вечно встряхивающий старых добрых чуваков… крутая езда!.. Вместе с автомобилем он поднимается в их Америку — и черт с ними, с этими страдающими склерозом старыми чуваками, что пытаются уцепиться за весь горшок, полный денег, пальцами, словно бы сотканными из хлопковой полосатой ткани. Джуниор!
Когда они входили в Эдвардианский зал отеля «Плаза», все было как обычно, и потому обе двигались той самой походкой, которую добропорядочные истсайдские вдовы приобретают после двадцати лет выгуливания миниатюрных собачек по Парк-авеню. Однако на обратном пути подруги случайно обнаружили, что все это время недалеко от них, в Эдвардианском зале, в самом его углу, сидел не кто-нибудь, а их ненаглядный кумир — Кэри Грант. Вообще-то это была не случайность. На самом деле Грант все как следует просчитал заранее. Во-первых, на ланч в отель «Плаза» приходят по большей части люди солидные, не из тех, кто способен вскакивать и бежать, спотыкаясь и громко крича, к столику какой-нибудь кинозвезды. А во-вторых, он сидит у стены, ближайшей к дверному проходу, Грант спокойно ест свой ланч и смотрит в окно, за которым трое пожилых мужчин в шелковых цилиндрах слоняются вокруг своих коней и двухколесных экипажей на 59-й улице, у самого края Центрального парка.
Но, так или иначе, подруги не могут упустить такой момент. Всего лишь четверть секунды требуется двум пожилым кокеткам, чтобы набраться смелости.
— Да это же Кэри Грант! — восклицает первая, подходя прямо к столику и кладя ладонь на плечо кинозвезде. — Вы только посмотрите! Я просто обязана была подойти сюда, чтобы к вам прикоснуться!
Кэри Грант даже здесь не может позволить себе выпасть из образа. Наклонив голову, он удостаивает даму своего «фирменного» насмешливо-вопросительного взгляда — именно так, как он делает в фильмах. Этот взгляд говорит: «Понятия не имею, что происходит, но ведь мы не будем принимать все это слишком всерьез, правда? Или будем?»
— У меня есть сын, который ну просто вылитый вы, — заявляет дама.
Кэри Грант некоторое время глазеет на ее ладонь, по-прежнему лежащую у него на плече, затем удостаивает поклонницу чудаковато-озадаченного взгляда «того самого Кэри Гранта» и спрашивает:
— Вы пытаетесь удержать меня на месте?
— Моему сыну сорок девять лет, — продолжает дама. — А вам сколько?
— Мне пятьдесят девять, — отвечает ей Кэри Грант.
— Пятьдесят девять! Надо же, моему мальчику еще только сорок девять, и он вылитый вы, вот только выглядит чуть постарше!
К этому времени другая пожилая куколка уже твердо обосновалась на своем месте.
— Меня не заботит, даже если вы меня возненавидите, — говорит она. — Я намерена стоять здесь и смотреть на вас.
— Бога ради, почему я должен вас возненавидеть? — изумляется Кэри Грант.
— Можете говорить обо мне все что хотите, когда я уйду. Мне безразлично. Я намерена стоять здесь и смотреть на вас!
— Ах, бедняжка!
Дама делает именно то, о чем она сказала. Она стоит и все это в себя вбирает: раздвоенный подбородок; роскошный загар, у простых людей такого не бывает: роскошную голову с седовато-стальными волосами, про которые его парикмахер говорит: «Они настоящие; клянусь, я однажды их дернул»; а также всю одежду Кэри Гранта, эту камвольную ткань, тонкое сукно и шелка, все богатое и словно бы намеренно недоиграннное, вроде как у скрипичного ансамбля.
— Бедняжка, — повторяет Кэри Грант, возвращаясь к своему ланчу. — Она впервые встречается с человеком и уже говорит: «Меня не заботит, даже если вы меня возненавидите». Можете вы себе такое представить? Наверное, люди не раз обращались с вами несправедливо?
Это приводит бедную пожилую кокетку в восторг: она уверена, что Кэри Грант — совершенно выдающийся человек, способный понять и оценить ее тонкую натуру. Потом подруги будут повсюду рассказывать, что Кэри Грант — единственный кумир, к которому поклонница может вот так запросто подойти, чтобы излить душу и вообще пообщаться.
А тем временем в «Радио-сити Мьюзик-холле» идет премьерный показ очередной кинокартины с участием Кэри Гранта (и Одри Хепберн). Тысячи людей выстроились в очереди вдоль 50-й улицы и Шестой авеню. Многие из них торчат здесь с шести утра, зрители готовы на все, лишь бы попасть на сеанс. Эта кинокартина стала шестьдесят первой для Кэри Гранта, а также его двадцать шестой премьерой в «Радио-сити». Ему действительно уже пятьдесят девять лет от роду, однако притягательная сила этого выдающегося человека, возможно, последнего из подлинных дамских любимцев среди актеров, все продолжает нарастать, приближаясь к какому-то невероятному гребню золотого возраста. «Радио-сити» — это что-то вроде рейтинга Нильсена в отношении кинокартин. Этот кинозал просто огромный, и его посещает по меньшей мере столько же туристов со всей страны, сколько и нью-йоркцев. Первые двадцать пять новых фильмов с участием Гранта крутили там в общей сложности девяносто девять недель. Каждая очередная кинокартина, похоже, устанавливает новый рекорд. Так, например, демонстрировавшийся там до «Шарады» фильм «Блеск и изыск норки», с Дорис Дей, продержался десять недель, а общий доход от него составил 1 886 427 долларов.
Если хотите понять секрет подобного успеха, вспомните, как Кэри Грант «осчастливил» двух пожилых куколок в Эдвардианском зале отеля «Плаза». В эпоху тотального брандоизма и митчемизма киногероев Голливуд по умолчанию оставил Кэри Гранта в исключительном владении, образно говоря, некоей на удивление мощной организации. То есть — оставил его женщинам, для которых Кэри Грант является единственным образцом Сексуального Джентльмена во всем Голливуде. Кроме того, и для мужчин, и для женщин он, единственный во всем Голливуде, олицетворяет типаж, в котором Америка, подобно большей части всего Запада, все это время нуждалась, а именно: Романтического Буржуазного Героя.