Лори не беспокоило то, что ястребиные крики могут помешать его соседям по дому. Он был глубоко убежден, что они, в отличие от него самого, не обращают на ястреба ни малейшего внимания. Когда-то, пятнадцать лет назад, Джеда можно было назвать уважаемым домовладельцем и отцом семейства. Тогда плач маленькой дочки по ночам казался ему невыносимым. Он просто не мог спокойно слушать, как она рыдает, сразу же брал ее на руки, начинал ходить с ней по комнате и давал ей бутылочку, к неудовольствию и раздражению своей жены. Плач ребенка разрывал ему сердце. При этом умом молодой отец понимал, что всех остальных ее плач нисколько не трогает. В одну такую кошмарную ночь в их доме гостила его мать, которая, несмотря на крики младенца, преспокойно проспала до утра, так ничего и не услышав. Она проснулась довольная и веселая и с удивлением узнала, что ее внучка всю ночь напролет не сомкнула глаз.
Так было с ними со всеми, Лори в этом не сомневался. Они просто ничего не слышат. Слышит только он один. Когда он возвращался в пять вечера с работы, то, приближаясь к «Школе», молил о том, чтобы его встретила тишина, которая бы показала, что ястреб наконец все понял и примирился со своим положением. Но этого никогда не случалось. Еще издали до Джеда доносились пронзительные вопли, похожие на завывание ветра. Тогда он думал, сознавая, впрочем, абсурдность и мелодраматичность этой мысли: «Это плачет моя душа».
С какой жадностью его птица ела! Хозяину казалось, что ястреб умирает с голоду, что он постоянно лишает своего любимца единственной радости в жизни. Но несколько минут спустя, после того, как за Лори закрывалась дверь, крики возобновлялись. Так и не сняв куртку, карманы и подкладка которой были запятнаны кровью, Джед сидел в своей комнате, бывшем старшем шестом классе. В ней не было холодильника, поэтому вся она провоняла однодневными цыплятами, желтыми и скользкими, гниющими в ведре. Он сидел и думал, как любит своего ястреба – ему казалось, что он не любил никого на свете, кроме Абеляра. И вот ему приходится мучить и морить голодом того, кого он любит…
А в теряющем осеннюю листву саду ястреб продолжал свой безутешный плач.
Сидя в «переходном классе», Джарвис напечатал последнюю строку первой половины своей «Истории лондонской подземки». Теперь можно отложить книгу и вернуться к ней месяца через три. А через две недели он будет уже в России. Не слишком удачное время года для путешествия, поскольку приближалась зима. Но Стрингера, не побоявшегося ради изучения систем метрополитенов отправиться в августе в Вашингтон, а в январе в – Хельсинки, не пугали ожидавшие его снег и морозы.
Он предвкушал, как побывает, например, в Москве на станции «Пушкинская» с ее свисающими с потолка подземного вестибюля хрустальными люстрами. Беспокоило его лишь то, что ему могут отказать в посещении строящегося метро в Омске, и, сидя за печатной машинкой в своей комнате, пол которой немного дрожал от проходящих поездов, Джарвис сам начинал дрожать от этой ужасной мысли. Он должен это увидеть! Правда, у него не было доказательств, что в Омске на самом деле строят метрополитен. Может быть, это были только слухи, которые его приятель из «Интуриста» не мог – или не хотел – подтвердить или опровергнуть. Что ж, по крайней мере, он должен попытаться разузнать все на месте.
Бьенвида, вернувшаяся из школы, зашла в дом через заднюю дверь. Во дворе орал Абеляр. Девочка знала, что Джед уже вернулся, поскольку до нее донесся запах сигаретного дыма. В окне «переходного класса» она заметила Джарвиса. И все же она чувствовала себя одиноко в огромном пустом пространстве «Школы», абсолютно равнодушном к тому, существует Бьенвида или нет.
Девочка переоделась в платье. Все дети носили в школе джинсы или тренировочные штаны, и Тина заявила, что если дочь нацепит юбку, то будет выглядеть белой вороной. Поэтому на занятия Бьенвида тоже надевала джинсы. Но нравились ей только платья, в них она чувствовала себя куда удобнее. Сейчас она надела платье в сине-зеленую клеточку с беленьким воротничком. Они купили его с бабушкой и тетей Дафной в «Маркс-энд-Спенсер» на Оксфорд-стрит. Потом девочка накинула на плечи школьный пиджачок и взяла розовую пластиковую сумочку, которую ей подарил на день рождения Джаспер, стащив в торговом центре на Брент-Кросс. Бьенвида собиралась к бабушке.
Придя к ней, внучка с порога объявила, что Тина сидит дома и гладит. Она придумала это по пути на виллу: сначала у нее была мысль рассказать о том, что «мама пьет чай вместе с двумя леди», но потом эта выдумка показалась ей совсем уж неправдоподобной для того, кто отлично знает, что собой представляет ее мать. Девочка обрадовалась, застав на вилле своего старшего брата. Пока Сесилия готовила для них с братом сэндвичи, тот спросил:
– Рассказать, что со мной сегодня случилось?
– Ну, давай.
– Предупреждаю, это будет ужасно.
– Ничего, иногда мне нравится пугаться.
– Я думал, что умру, – объявил Джаспер.
– Но ты же не умер!
Тогда мальчик рассказал ей о том, как ездил на крыше поезда, об Акселе Джонасе и о медведе, оказавшемся Айвеном, который должен скрывать свою фамилию. Дети видели фильм «Призрак оперы», и Джаспер сказал, что лицо Айвена выглядело точь-в-точь как у призрака, когда тот снял маску. Еще он сказал, что Аксель наверняка самый настоящий вампир, с такими-то подозрительными зубищами.
– А что такое вампир? – заинтересовалась его сестра.
– Ну, Дракула.
– То есть он как Дракула кусает людей за шеи и ест их кровь?
– Точно! – кивнул Джаспер. – Только вампиры кровь не едят, правильно говорить «пьют» или «сосут».
Бьенвида вскрикнула, словно Абеляр. Ее брат, вполне пришедший в себя после приключения, захохотал от удовольствия. Сесилия, услышав его смех, подумала о том, как счастливы и радостны дети, и сказала себе, что все в их жизни идет хорошо, просто замечательно. Тина понемногу остепеняется, становится нормальной женщиной и даже хорошей матерью. Все устраивается как нельзя лучше.
В половине седьмого, посмотрев выпуск новостей, она позвонит Дафне и расскажет ей о визите внуков. Надо будет упомянуть и о том, что Тина не забывает о глажке – главное, суметь ввернуть это как бы между прочим. А потом выслушать жалобы несчастной Дафны на последние проделки Питера, который наверняка «выкинул очередную глупость».
Дети находились в бывшей раздевалке, когда прозвенел звонок в дверь. Тины дома еще не было. Ее сын и дочь использовали раздевалку как свое «тайное убежище». Они натащили туда подушек и одеял, а кроме того, Джаспер принес еще и радиоприемник – что-то вроде мини-бумбокса, который подарил ему Брайан, несколько упаковок японских рисовых крекеров (которые им не нравились, но именно их мальчику удалось украсть в индийском магазинчике), свечи, спички, сигареты и полбутылки энергетика «Люкозейд», выкинутого Джедом в мусорное ведро. Бьенвида ее нашла и преподнесла брату. Одна девочка в классе сказала ей, что в этом напитке содержится кокаин.
– Да не кокаин, а кофеин, – поправил Джаспер. – Объясни это своей подружке, чтобы она больше не садилась в лужу. Но я все равно его выпью, мне он нравится.