В тот день, когда все случилось, она сидела на серой станционной скамье рядом с миссис Блич-Палмер, а вокруг толпились люди. Среди пассажиров, сошедших с поезда, чудом оказался врач. Он поднялся по эскалатору и сообщил о случившемся работникам метро. Привезли кресло, усадили в него Сесилию и подняли ее на поверхность. Именно в этот момент Дафна показала, чего она стоит. Она отвезла подругу домой на такси и вызвала ее лечащего врача. Таким образом, миссис Дарн избежала отправки в больницу и осталась в собственном доме, пусть и полупарализованная и с перекошенным лицом.
Она не повредилась в уме, но страдала от легкой амнезии. Между тем моментом, когда она увидела Брайана с детьми, и следующим, когда обнаружила себя на платформе «Бонд-стрит» рядом с Дафной, была пустота. Сесилия ничего не помнила, однако никак не могла избавиться от чувства, что за это время произошло что-то очень нехорошее. И именно оно спровоцировало удар. Было непривычно осознавать, что тот самый час, в течение которого она оказалась поражена болезнью, возможно, даже смертельной – во всяком случае, непоправимой, пусть даже физиотерапевт твердил ей что-то ободряющее, – этот самый час оказался потерян, вычеркнут из ее жизни, смыт, минута за минутой, прорвавшейся кровью, вместе с кусочком ее мозга.
«Должно быть, я испытала какое-то ужасное потрясение, спровоцировавшее скачок давления», – думала Сесилия. Врач уверяла, что теперь давление у нее в норме, и она очень довольна течением болезни. Дафна готовила все ее любимые блюда и носила ей книги из библиотеки. Вечерами миссис Дарн сидела на своем диване-кровати, и они вместе смотрели телевизор. И держали друг друга за руки, чего раньше никогда себе не позволяли. Миссис Блич-Палмер пододвигала свое кресло к дивану, брала свою подопечную за парализованную руку и сжимала ее в своих ладонях. Рука не двигалась, но чувствительность в ней сохранилась.
По прошествии нескольких дней Сесилия заметила улучшение в области лица. Когда Тина с детьми навестила ее во второй раз, она смогла понять все, что говорила мать. Дафна же понимала ее с самого начала. Питер, возвращаясь домой после работы в хосписе, заглянул ее проведать и рассказал им грустную историю о двадцатилетнем парне, умершем ночью у него на руках.
– Не думаю, что кто-нибудь на самом деле умирает на руках у другого человека, – сказала миссис Блич-Палмер, когда ее сын ушел. – Не хотелось ему этого говорить, бедный мальчик так расстроен… Но это было бы чрезвычайно неудобно для пациентов. Да и как можно угадать необходимый момент? Если ты понимаешь, о чем я.
– Полагаю, это означает, что ты просто обнимаешь другого человека, когда видишь, что он уходит, – предположила больная.
– Да, возможно, и так.
– Дафна, а ты веришь в загробную жизнь? Что в момент смерти наши души покидают тело и отправляются в блаженный край? – спросила Сесилия.
– Нет, – ответила ее сиделка.
А потом, помолчав немного, добавила:
– Ты уже очень хорошо разговариваешь. Ты вообще уже почти такая, как была.
– Наверное, ты скажешь, что это глупо, но я хочу увидеть свое лицо, – попросила ее миссис Дарн. – Я смогу это вынести, правда. К тому же не думаю, что в моем возрасте у меня осталось еще какое-то тщеславие. Не найдешь ли ты мою сумочку? Там есть пудреница с зеркальцем.
Дафна сделала вид, что поискала сумочку, но особенно не усердствовала. Она действительно считала, что подруге нечего смотреть на свой перекошенный рот, и Сесилия это поняла. Но она не забыла о своей просьбе, как надеялась ее помощница, а просто не стала больше напоминать ей об этом, чтобы ее не расстраивать.
Старуха явно дрыхла, и ее сумочка прямо-таки сама просилась в руки. И безработный Николас Манн – ловкий смекалистый парень, вынужденный из-за отсутствия деньжат проживать в одной квартире с сестрой и ее друганом, прихватил сумку. Никто его не засек, а может, все сделали вид, что ничего не заметили. На «Бейкер-стрит» он благополучно слинял из вагона.
Первым делом Николас вытащил бумажник, в котором, помимо наличных, лежала пара кредиток, карточка для банкомата и чековая книжка. Выкинув сумочку вместе с оставшимся содержимым в ближайшую урну, он направился по Мэрилебон-роуд.
Там он обнаружил, что старуха не подписывалась полным именем, а ставила инициалы «С.М.». Точно такая же подпись была и на карточках. На обороте чековой книжки были написаны четыре цифры, и Манн сделал логичный вывод, что это – пин-код к дебетовке. Он оказался прав. В банкомате отеля Брайтона код подошел. В оставшиеся до вечера часы Николас потратил кучу денег на еду, выпивку, одежду и всякие нужные вещи. Потом, опасаясь того, что хозяйка уже заявила в полицию о краже, он снял в банкомате со счета все оставшиеся деньги и провел вечер в казино. Удача по-прежнему была на его стороне: он утроил свой капиталец и поехал в отель с тысячью четырьмястами фунтами в кармане.
На следующий день он, между делом, звякнул сестре и объявил, что не вернется. Та очень обрадовалась, так как ее любимый без памяти дружок уже заявил: или он, или ее брат. Она была до того счастлива, что, когда любовник буркнул, что должен сходить купить презервативы, ответила в том смысле, что нечего больше возиться с этой ерундой. Они первый раз занимались сексом без контрацептивов, и она тут же забеременела.
Едва Алиса ушла на работу, Том отправился в кабинет рисования к Акселю, чтобы поговорить с ним. Первое, что он увидел в комнате, была веревка. Длинная, тонкая, но явно крепкая веревка, смотанная в бухту. К одному ее концу был привязан болт с кольцом. Сам хозяин находился за письменным столом. В кабинете было довольно холодно, поэтому он сидел в своем долгополом пальто и чертил на листке бумаги то ли какой-то план, то ли схему.
– Ну, как? Ты готов стать моим ассистентом? – спросил он соседа.
– Если ты хорошо мне заплатишь, – поколебавшись, ответил тот.
– А если для этого придется преступить закон?
– Только если речь не идет о насилии.
– Ну, что ты! Никакого насилия! – воскликнул Джонас так, словно его насмешили слова Тома, будто бы тот сказал что-то вроде: «Только если мне не придется отправиться в космос».
– Так в чем заключается твое дело? – поинтересовался флейтист. – Я имею в виду, что от меня-то требуется? Или ты рассуждал чисто теоретически?
Аксель снова расхохотался:
– Видишь веревку? Это ведь не теоретическая веревка, правда? Самая что ни на есть настоящая веревка, с ней нельзя показывать индийские фокусы.
– Что-что показывать?
– Неважно, – Джонас по своему обыкновению резко сменил тему. – Насколько хорошо ты знаешь Джарвиса?
– Ну, не так чтобы очень. Мне он нравится… да он вообще всем нравится. Но я просто снимаю комнату в его доме, и не более того.
– А он никогда не рассказывал тебе, скажем так, о тайнах метро?
– Боюсь, я тебя не понимаю.
– Он не говорил о заброшенных участках подземки? Например, о старых вертикальных шахтах, которые размещаются в различных зданиях Лондона.