Сесилия попыталась шагнуть из вагона и упала. И тут люди ее, конечно, заметили. К ней потянулись руки, ей пытались помочь, ее подняли, и внезапно рядом оказалась Дафна, которая тоже ее поддерживала. Она чувствовала свое лицо так, будто бы только что побывала у зубного врача, сделавшего ей в десну укол обезболивающего – левая его сторона совершенно онемела. Подруга, сидящая рядом на станционной скамейке, поддерживала ее с правой стороны. Сесилия хотела поднять левую руку и пощупать замороженный рот, но не смогла ею пошевелить, словно отлежала ее во сне. Только это был не сон – когда просыпаешься, в конечности возвращается чувствительность, и кожу начинает покалывать.
– Очевидно, у меня был удар, – сказала она Дафне. – Слава богу, что кровоизлияние произошло в правом полушарии мозга, иначе последствия могли бы быть серьезнее. Как ты наверняка знаешь, левое полушарие намного важнее.
Она старалась говорить как можно более разборчиво, но, похоже, для миссис Блич-Палмер ее речь так и осталась невнятным бормотанием на каком-то чужом языке.
Визит к ветеринару был назначен на утро понедельника. Джед размышлял, сумеет ли специалист общего направления, не орнитолог, подарить Абеляру безболезненную смерть. Тот сказал, что все будет хорошо, и даже предложил прийти на дом, однако Лори пожелал приехать в клинику.
Абеляр сидел на насесте в саду. Джед продолжал регулярно взвешивать ястреба и кормить его, исходя из веса птицы. Но его любимец все тяжелел, потому что уже не летал. Приходилось урезать ему порции, а потом слушать крики несчастной птицы. Тина утверждала, что, когда окна закрыты, лично она ничего не слышит, но Лори слышал все. Словно принцесса, которая почувствовала горошину через двадцать перин. Двадцать закрытых окон между Джедом и ястребом не смогли бы заглушить его крики. Если, конечно, это не были слуховые галлюцинации…
В субботу, после полудня, до Лори неожиданно дошло, насколько глупо он поступает. В понедельник ястреб умрет, а он все носится с его весом и беспокоится о количестве еды. Можно, по крайней мере, сделать счастливыми последние дни Абеляра. Когда Джед проходил через вестибюль, зазвонил телефон. Он снял трубку. Звонивший просил передать Тине, что ее мать заболела. Хозяин птицы постучал в дверь бывшей комнаты директора и позвал мисс Дарн к телефону. Молодая женщина внезапно побледнела, и обычная улыбка сползла с ее лица.
Джед подумал о том, какой странной бывает порой любовь. Вот он любил других. Любил жену и дочь. Иногда он уверял себя, пусть и подозревая в лицемерии, что стал «Защитником» из любви к человечеству. Но он никого не любил больше, чем эту птицу, чьи пронзительные призывы о помощи доносились до него из сада, отзываясь в его душе горечью и ужасом.
Как только он спутал ястребу лапы и посадил себе на запястье, тот затих. Хозяин погладил его по голове. Волна любви поднялась у него в душе и захватила его целиком. Джед заплакал. Он забрал Абеляра к себе в комнату, посадил на насест и скормил ему несколько порций мяса. Ястреб с жадностью все съел, и его глаза счастливо заблестели. Жаль только, что у Лори не было однодневных цыплят – после того, как птица перестала летать, незачем стало вознаграждать ее за успехи.
«В понедельник я принесу ему несколько», – подумал хозяин, а потом вспомнил, что в понедельник Абеляра уже не будет. Его питомец умрет. По щекам мужчины вновь потекли слезы. А у ястреба глаза были закрыты. Джед вытер слезы, глядя из-под опухших век на гордо сидящую птицу. Абеляр был прекрасен, полон достоинства и грациозен.
Лори рывком встал, спустился в вестибюль, позвонил ветеринару и отменил визит.
Как же он сразу не понял простой вещи! Ему вовсе не нужно ничего делать, можно просто оставить Абеляра в живых. И это было единственным, чего он действительно хотел. Почему-то с самого начала он не увидел такого очевидного решения. Однако теперь Джед все осознавал – постепенно, словно со скоростью морского прилива. Он просто будет держать ястреба в своей комнате и кормить его сколько влезет. Он сделает счастливым любимое существо. И все будет длиться еще долго, очень долго, ведь Абеляр может прожить двадцать и даже тридцать лет. Так, бок о бок, день за днем, они будут тихо жить вместе в этой комнате, а может быть, еще где-нибудь. И ястреб никогда больше не будет кричать.
Путь к счастью оказался таким простым. Лори сидел, смотрел на птицу и смаковал принятое решение. По прошествии довольно долгого времени Абеляр открыл один глаз. Тогда Джед встал, подошел к шкафу и достал мясо, которое собирался сам съесть на ужин.
В школу Олдебурга Алису не приняли. Ей это сообщили, даже не дослушав до конца ее выступление. Сотрудники школы вели себя вежливо, но довольно холодно.
С чего ей вообще пришло в голову, что любовь сделала ее игру лучше? Теперь это казалось забавной иллюзией, возникшей в момент умопомешательства. Скрипачка попыталась также поступить на мастер-класс в Бриттен-Пирс, но во время исполнения вдруг позабыла все технические приемы и в какой-то момент сфальшивила так, что почувствовала, как кровь прилила к лицу.
Она стыдилась себя, стыдилась того, что размечталась о несбыточном, совсем как Том. Алиса представила себя ученицей Макса Росталя [30] , на творческом вечере в концертном зале Снейпа. Вообразила Акселя, сидящего в первом ряду, увидела, как скептическое выражение на его лице сменяется гордостью за нее.
И скрипачка подумала, что ради его улыбки, ради удовольствия играть для него она вытерпит все замечания, которые сделает ей великий маэстро.
– Мне сообщат.
Том уже привык слышать от Алисы эти слова. Она говорила их каждый раз, возвращаясь с очередного прослушивания. А потом безжизненным голосом признавалась, что ее не приняли. Или отказали ей в стипендии. Или не намеревались содействовать ей в получении места.
Молодой человек ничего не мог с собой поделать – он радовался. Теперь-то любимая вернется к нему и будет снова играть в его уличном оркестре! Когда все ее бесчисленные попытки провалятся, она бросит свою ненужную работу. Жестокость экзаменаторов только к лучшему, пора уже ей прекратить тратить впустую время и деньги. Ведь всем известно: если ты хочешь сделать карьеру в музыке, надо начинать учиться еще в раннем детстве. Поступить в Гетхэм или в школу Йегуди Менухина и упражняться день и ночь.
И нужно трезво смотреть на вещи. Не каждый может достичь вершины, большинство эту дорогу осилить не способны. Удобнее всего было бы представлять себя исполнителем второй категории. Мюррей именно так и предпочитал думать о себе с Алисой: они – исполнители среднего уровня. По его мнению, это было здорово – такое положение позволяло извлечь из игры максимум удовольствия. И то, что подруга воспринимала это все так болезненно и трагично, приводило флейтиста в ярость, хотя любить ее он не переставал. Поэтому и теперь он обнял ее, прижал к себе, шепча какие-то ласковые глупости и гладя по голове. Скрипачка приникла к нему как потерявшийся ребенок, и Том подумал: «Амбиции оттолкнули ее от меня, но совсем скоро она вернется».