У меня длинные не только руки, но и ноги: я успевал встречать ими набегающих справа и слева, бил несчастных, появившихся впереди и успешно лягался сзади, любой дикий жеребец удавится от зависти.
Вспомнив, что запястья у нее связаны, я перебросил ее за спину, успев просунуть голову между ее рук, сам как можно скорее достал арбалет и трижды выстрелил, прорубая перед собой просеки. Уцелевшим, что набежали на меня уже по инерции, быстро дал по мордам арбалетом, эта штука просто неоценима в бою: помесь палицы, топора и клевца.
Юдженильда верещала за спиной, не останавливаясь:
– Справа!..
– Слева!..
– Двое сзади с булавами!..
– Один бежит с пикой…
Я хряснул последнего по черепу, вокруг стало пусто, если не обращать внимания на пол, заваленный стонущими и пытающимися ползти людьми с красными поясами.
Сунув арбалет в мешок, двери я распахнул могучим пинком. Солнце с силой ударило в глаза и едва не отшвырнуло назад. За спиной топот, двое или трое самых усердных догнали, я пожалел, что убрал арбалет, вертелся, отбиваясь ногами и работая Юдженильдой, как бревном на плечах.
Она закричала:
– У меня закружилась голова!
– Постараюсь, – ответил я нахально, – воспользоваться…
– Я сейчас упаду тебе под ноги!
– Наконец-то дождался.
Я забросил ее на спину и, пригнувшись, быстро вытащил и зарядил арбалет. Болт пронесся мимо все появляющихся из глубины храма воинов. Один из шаманов вскрикнул, его с развороченной грудью отбросило на стену. Когда он сполз на пол, в каменной стене осталась ниша, способная вместить голову барана, вся заполненная стекающей кровью.
Второй шаман бросил чашу и повернулся бежать. Я со свирепой радостью нажал на спусковую скобу. Его разорвало, расплескало, окрасило стены кровью и мелкими окровавленными клочьями.
Воины остановились в угрюмой растерянности.
– Уберите здесь, ребята, – посоветовал я.
Снаружи солнце и яркий свет, Митволь медленно поднимается со стоном на дрожащих руках, на губах кровь, на меня посмотрел с суеверным ужасом.
Я сказал доброжелательно:
– Выпивки там не нашел, зато женщину…
Он перевел ошалелый взгляд на Юдженильду, в самом деле сочную и, несмотря на крайнюю молодость, с зовущим к утехам телом. Она улыбнулась ему, ничуть не стыдясь наготы, не сама же разделась, ее вины нет, вообще-то она скромная, а я быстро разрезал веревки на ее руках и ногах.
Митволь осторожно потрогал нижнюю челюсть.
– Ну и развлекухи у вас в городе…
– Только начали, – сказал я ему и подмигнул, – мужчины – дети степей или нет?..
Юдженильда сказала, явно подражая моему тону:
– Помоги им там убрать. Мы немного намусорили…
Я выдернул из-под одного убитого расстеленный на земле плащ, чуть продырявленный, набросил ей на плечи.
– Держи. Ничего, что дыра?
Она деловито застегнула плащ на большую брошку с изображением дракона, зябко передернула плечами, но посмотрела на меня и сразу заулыбалась.
– Ничего. Сзади я ее не вижу, а значит, и не отвечаю. К тому же у меня там вроде бы все в порядке.
– Булочки у тебя сдобные, – согласился я. – Так и хочется вцепиться зубами. С рычанием.
Она спросила ликующе:
– Ты на меня здесь набросишься?
Из леса выбежал, прыгая через упавшие деревья, запыхавшийся Рогозиф, и понесся в нашу сторону. Огромный меч за левым плечом, лук и колчан со стрелами за правым, щит на локте, на запястьях широкие боевые браслеты, из толстых листов стали, со вмятинами и глубокими отметинами от мечей.
Я указал на него взглядом.
– Он бежит к нам.
– А отослать не можешь? – спросила она.
– Он вольный сын степи, – ответил я со вздохом. – Сам пошлет… Да и не могу…
Она сказала настойчиво:
– Но я уже не на шее у тебя, а у твоих ног. Насладись мною, степной герой. Хватай и мни меня бесцеремонными и грубыми руками, которыми ты привык ломать коням хребты…
– Коням хребты? – переспросил я. – Зачем? Да ни за что, я не настолько развращен и цивилизован. И вообще ты меня не так поняла. Ты мне шею давила, вот я и мечтал, чтобы упала мне под ноги. Только в этом смысле.
– Жестокий! – ахнула она. – Чтобы попинать?
– Ну да…
– Так пинай же, наслаждайся!
Я великодушно отмахнулся.
– После победы я такой добрый, такой добрый… Пойдем быстрее, сегодня еще столько дел!
Она послушно семенила задними лапками рядом, женщины все такие маленькие, когда без обуви, оглянулась на удаляющийся храм и зябко повела плечами.
– Я все еще дрожу…
– Тебя это не портит, – успокоил я.
Она просияла, сразу став еще более юной и красивой.
– Правда?
– Еще как не портит, – подтвердил я. – Как ты попала туда?
Она зябко передернула плечами.
– Прямо из сада украли! Зажали сзади рот, сразу кляп, мешок, веревки. Не успела побрыкаться, как принесли сюда, а здесь уже вытащили эти ужасные люди в этом мрачном каменном гробу.
– В церкви, – поправил я. – Она тебя и спасла, ибо по своей святости не приемлет жертвоприношения людьми. А только деньгами, имуществом, льготами…
– Меня спас ты!
– А послала меня Церковь, – сказал я. – В резкой и грубой форме. И я пошел, как видишь. Ладно, и это на общий счет нанижем…
– Счет? Какой счет?
– Я все равно тебя возьму, – пообещал я, – одну или вдвоем с Парижем…
Она хихикнула.
– Бесстыдник! А кто такой Париж?
Рогозиф, хватая широко раскрытой пастью воздух, бежал навстречу по ступенькам, с натугой прыгая через одну, а то и две сразу, дышит так, что слышно на милю вокруг, а голову держит наклоненной, словно приготовился бить ею, как тараном, в запертые ворота..
Я вытянул вперед руку, Рогозиф с разбегу уперся теменем в растопыренную ладонь, ухватился за рукоять меча и одновременно вскинул голову.
Глаза его расширились при виде томно улыбающейся Юдженильды. Полы застегнутого у шеи плаща дальше расходятся, открывая жадному мужскому взору белое-белое женское тело, никогда не знавшее солнца.
Он охнул:
– Ни…чего… себе…
– Видишь, – сказал я победно, – кто рано встает, тому Бог вот такое дает!
– Я спешил, – сказал он, оправдываясь. – У тебя просто ноги длиннее, бегаешь, как дикий кулан… А там еще такой не осталось?