Зрелость у каждого тинейджера наступает в разном возрасте. То, что одному можно разрешить и поддержать, то другому подростку важно запретить, если он не в силах нести ответственность за свои действия. Чтобы получить больше свободы, мальчик должен заслужить больше доверия: справляться с уроками, содержать в порядке свои вещи, свою комнату, помогать в домашних делах, разумно распоряжаться своим временем, выполнять данные обещания. Действия и поступки Димы в каждой из этих сфер доверия у матери не заслуживали, но она посчитала возможным расширить границы дозволенного, предоставить сыну большую, чем раньше, самостоятельность… Она очень ошиблась…
Слишком жесткие ограничения: встречаться с девушкой только после 19 часов, когда сделаны все уроки; возвращаться домой до 21 часа, тогда как для большинства его сверстников время возвращения – 22 часа, и другие, подобные этим, – воспринимаются тинейджером как несправедливые, как «капризы предков», у которых «крышу сносит», «дурь» и «жесть голимая».
В десятом, а скорее в одиннадцатом классе сын просит разрешить его подруге остаться у вас на ночь; как правило, к этому времени вы уже знаете, что между ними существуют интимные отношения, больше того – она уже ночевала в вашей квартире, когда вы были на даче или на отдыхе. Мой опыт подсказывает, что на это соглашаться нельзя, разве что в исключительных случаях: у нее дома ремонт и т. п. Нельзя соглашаться на такую «ночевку», даже если ее родители на это согласны. Согласившись, вы тем самым признаете некое создание вашим сыном семьи: без обретения психологической и материальной самостоятельности, без какого-либо приближения к этой самостоятельности. Вы вполне можете пообещать сыну столь широкие проявления терпимости после окончания – успешного! – первого курса института: «Вот ты будешь студентом, а не учеником, не школьником – тогда другое дело». В этой ситуации вполне оправдан тезис: «Сын, у нас семейный дом, и когда твои отношения с Машей (Катей, Эльвирой) будут семейными или хотя бы приблизятся к таковым, – милости просим!»
Напомню читателям, что даже во Франции с ее началом интимной жизни в 13,5 лет (в мегаполисах) и родители, и подростковые психологи категорически противятся совместным «ночевкам»: подростковые романы – это замечательно, но семейные ценности, святость семейного дома – явления гораздо более высокого порядка.
В случаях Даниила и Кости родители тинейджеров вели себя практически идеально. К сожалению, во многих случаях, если не сказать – в большинстве случаев, «подростковых любовей» поведение родителей оставляет желать лучшего: они критикуют выбор сына, они находят в его избраннице множество недостатков – часто вполне реальных, нередко – надуманных, мнимых. Они возмущаются стремлением сына проводить с ней все свободное от школы время, искренне не понимая, как можно непрерывно общаться с 14 до 21 часа, а потом еще два часа говорить по Скайпу; они возмущаются еще множеством вещей.
Честно говоря, поведение родителей можно понять: парадоксы и противоречия характера подростка, парадоксы и противоречия его поведения в сфере влюбленности и любви проявляются ярче, чем в любой другой сфере жизни. И наблюдать переживания сына, потерявшего голову от любви, нередко – в конфликтах и ссорах с девушкой – страдающего, бледного, с нарушениями сна, иногда плачущего, действительно непросто. Хочется передать ему наш, взрослый опыт и предостеречь от возможных ошибок.
В ситуации влюбленности сына максимально ярко проявляются и парадоксы и противоречия родительской любви и прежде всего главный ее парадокс: стремление, чтобы сын поскорее стал взрослым, и страх этого взросления. За последним всегда стоят две простых, но лишь смутно осознаваемых (иногда и вовсе не осознаваемых!) идеи.
Идея первая: у повзрослевшего сына уменьшится привязанность к нам, мы перестанем быть самыми важными, самыми главными фигурами в его жизни.
Идея вторая: если наш сын встречается с девушкой, любит ее, у них есть интимная жизнь – значит, мы уже не можем считаться молодыми, как бы хорошо мы ни выглядели и какими бы бодрыми и энергичными мы ни были.
Да, вслух высказываются совсем другие причины неприятия ситуации: старшие классы – время напряженной учебы, сын еще молод для серьезных отношений («посуду помыть – нужно три раза напомнить, пока голос не повысишь – не сделает, а встречаться, ходить «за ручку», целоваться и обниматься – это без всяких напоминаний, здесь он вполне самостоятельный»).
Этот родительский протест, часто настоящий бунт и против девушки сына, и против самого факта любви, как показывает весь психотерапевтический опыт, значительно сильнее и ярче выражен у матерей, для которых юная девяти-десятиклассница является еще и соперницей, обладающей огромным преимуществом – молодостью. Особенно выражен он у одиноких матерей и в семьях с «мерцающим мужем»: муж живет в семье, но эмоционального участия ни в жене, ни в сыне, ни в семейной жизни не принимает; он приносит зарплату и дома хочет только отдыхать. В профессиональной сфере он, возможно, вполне «включенный» и уважаемый человек, но дома он максимально формален. Многие мужчины хотели бы стать «мерцающими мужьями», но удается это далеко не всем: жены вовлекают их в семейные дела и проблемы. Одинокие матери не могут поделиться своими «протестными переживаниями» с мужем, уменьшив тем самым накал страстей, «разложив по полочкам» свои мысли и чувства. Вся буря эмоций «матери без мужа» выливается на сына.
Во многих случаях «родительский бунт» принимает форму не скандалов и запретов, а повседневного негромкого протеста, ежедневного ворчания, коротких негативных высказываний в адрес девушки сына, самого сына, всех подростков и многого другого. Я часто сталкивался с ситуациями, когда матери и отцы гордятся, что ведут себя «благородно», не запрещают сыну интенсивно встречаться с девушкой, проявляют терпимость. При этом они искренне не замечают своего «ворчания» по этому поводу, отравляющего жизнь сына, выводящего его из себя.
В полных семьях, даже с «мерцающим мужем», отцы нередко встают на защиту сыновей: в них пробуждается мужская солидарность. Я не раз видел, как в таких ситуациях мужчины вообще впервые осознают себя отцами, вовлекаются в процесс воспитания, даже книги об этом начинают читать. «Маленький сын» не вызывал в них особого интереса, а вот «маленький мужчина» вселил в них чувство гордости. К тому же сам факт присутствия в квартире юной девушки, которая при этом уже ведет какую-то интимную жизнь, часто ведет ее «в полном объеме», «жжет по полной» (и поэтому ее можно воспринимать как молодую женщину), очень бодрит и стимулирует «тех, кому за 40».
Сопротивление якобы неудачному выбору своего отпрыска, а часто самому факту увлеченности или любви – это самое худшее, что могут сделать родители в такой ситуации. У мальчика 15–16 лет и без того существует мощная реакция оппозиции против взрослых, против родителей: «Все, что исходит от них, – плохо, полный отстой». Иногда реакция оппозиции – это такой «внутренний настрой», который ищет только повода, чтобы вспыхнуть «на всю катушку», но до поры до времени дремлет… А тут родители критикуют его избранницу, приписывают ей какие-то недостатки, хотя «и ежу понятно, что Маша (Света, Эльвира) – замечательная девушка, умная, красивая, любящая меня, светлый гений всего человечества».