— Как?
— Надо думать… Только Брюса и его оруженосцев к этому не подпускать. Им только в «зарницу» играть, дуракам…
Клистир подъехал в дом вечером. Осмотрел Стручка и заключил:
— Плохо дело. Его бы в стационар надо.
— Хорошо, — Хоша протянул ему деньги. Когда Клистер уехал, Художник сказал:
— Стручка надо кончать.
— Надо, — кивнул Хоша.
— Пусть кто заварил кашу, те и кончают…
Брюс, услышав, что надо кончить кореша, резко воспротивился:
— Не я! Стручок, он же… Это братан настоящий! Верный братан! Нет!
— Брюс, ты виноват, — спокойно произнес Художник. — А вину надо заглаживать.
Брюс сглотнул. Потом вынул пистолет.
— Ты стрелять будешь? — спросил Художник.
— Ну…
— Брюс, так не делается. Ты переполошишь соседей. На, — протянул Художник ему подушку. Брюс потряс головой.
— Что, привык из пистолета шмалять, чистоплюй! А ты ножом поработай! Но подушкой чище, — Художник протянул ладонь, и Брюс с неохотой отдал ему пистолет.
— Я так не могу, — воскликнул он.
Художник передернул затвор, невзначай направил ствол ему в лоб и улыбнулся змеино.
Брюс, шатаясь, пошел в соседнюю комнату. Не было его долго. Наконец он появился и выдавил:
— Сделано…
Теперь надо было решать, что делать с директором. Можно зашвырнуть в его палату гранату. Можно проникнуть в палату через окно. Можно заскочить в коридор, расстрелять омоновцев… Варианты были один другого хуже. А время подпирало…
Но утром позвонил Клистир и сообщил:
— У нас несчастье.
— Что?
— Умер Палубов.
— Вот ведь судьба какая, — сказал Художник. — Ну давай…
После этого Художник нащелкал номер Гринберга.
— Дела на поправку идут.
— Что?! — воскликнул замдиректора по коммерческой части «Эльбруса».
— Проблема решена.
— Как?!
— Остап Бендер говаривал — у нас длинные руки. Решили-и все, — Художник отключил телефон, положил трубку перед собой и только тогда перевел дыхание. Хорошо, когда проблемы решаются сами собой. И плохо, когда их делают тебе те, кто должен помогать их решать.
Художник физически ощущал, что в команде близилось время внутреннего разбора. И дядя Леша, который все замечал и все понимал, сказал однажды, когда они остались с глазу на глаз за бутылочкой джина:
— Художник, у тебя остается месяц-два. Они тебя похоронят.
— А тебя? — исподлобья посмотрел на него Художник.
— Я-то тварь безобидная и полезная… Но, может, и меня. Так что думай.
— Я и думаю…
Для себя Художник пока твердо решил стараться не подставлять спину и не есть из рук Хоши. И не появляться нигде без Шайтана.
После встречи с Крошкой предстояло еще важное рандеву. В переулках за метро «Шаболовская» Влад встретился со старшим лейтенантом Балабиным. Тот опасливо озирался, когда садился в машину. Устроился на переднем сиденье, втиснул папку между сиденьями.
— Да чего трясешься? — насмешливо спросил Влад.
— Есть причины, — недовольно произнес Балабин. — По-моему, о тебе не забыли. Какой-то гнилью тут все сильнее несет.
— Что за гниль? — заинтересовался Влад.
— Нам негласно посоветовали меньше общаться с бывшими сотрудниками, которые сейчас работают неизвестно где и неизвестно на кого.
— Имели в виду, конечно, меня, — улыбнулся Влад.
— А кого же еще?
— И от кого шорох весь?
— От Ломова.
— Ага.
— Ломов вообще насторожился, когда я сказал о тебе, что ты не за дело пострадал.
— Любопытно, что он имеет против меня?
— Та каша все кипит.
— Политик не успокоится?
— Наступил ты ему на мозоль… Ну а Лом, ты знаешь, сейчас он начальник отделения.
— Дослужился.
— Ну да, — скривился недовольно Балабин. — И теперь он самый правильный. Выслуживается, как только может. По отношению к руководству — постоянно стойка по команде «служить». Ну, а по отношению к нам рык по команде «фас» отрабатывает. Что с людьми власть делает, — произнес он обиженно. — Мужик как мужик был. А как дорвался до власти, сразу другим человеком стал.
— Ты Лома плохо знаешь. Он всегда таким был. Просто косил под своего парня.
— Влад, ознакомься с материалами, — Балабин погладил пальцами папку, с которой ему не хотелось расставаться. — Потом лучше уничтожь. Мне спокойнее будет.
— Обязательно… Ну что, старлей, бывай, — Влад протянул ему свою широченную ладонь.
— Бывай, — Балабин вяло пожал руку. Держался с Владом он как-то отстранение, как общаются с тяжело больными, безнадежными людьми — с жалостью и состраданием. Хотя ничего особенного не произошло. Просто переехал опера политический бульдозер.
Еще одна встреча намечалась с Гурьяновым. Они договорились встретиться у дома Влада и в спокойной обстановке, без шатающейся рядом по квартире Вики, обсудить положение.
Влад жил в двухкомнатной квартире в Кунцево. Странно, но когда ушла Люся с ее несносным характером, он вдруг ощутил глухую пустоту. Дом стал немножко чужим.
Влад заехал на тротуар перед домом. Вышел из машины. Снял дворники, дабы не вводить в искушение слабые души.
И услышал:
— Ложись, старшина!
По привычке, как много лет назад, в Афгане, заслышав этот голос, он рухнул на землю. Тут послышался грохот и пулями разнесло телефонную будку за его спиной.
Башня и Брюс гудели. Гудели так, что запирай ворота. Они сорвались с катушек полностью. Художник попытался их достать по одной срочной проблеме, но телефоны не отвечали. Это означало, что парни вышли на охоту.
Они устроились в однокомнатной квартире, которую снимали для плотских утех. Башня взял «Газету вечерних объявлений».
— Ага. Досуг, — нашел он фирму, в которой их еще не знали. Набрал номер и осведомился:
— Две шкуры на час сколько стоят?.. Дороговато заламываешь, подруга… Ладно, вези по адресу: Садовая, пятнадцать, пятая квартира. И побыстрее. Не томи.
Через сорок минут амбал-охранник привез двух девах — блондинку и брюнетку лет по двадцать каждой от роду.
— Сойдут? — скабрезно улыбнулся он.