Прежде чем ответить, Квертус окинул взглядом окрестности.
– В конце эта долина выходит на речную долину. Я послал четыре эскадрона в обход холма, чтобы перерезать пути к бегству.
– Впервые об этом слышу, – сухо откликнулся Катон. – И когда вы отдали приказ?
– Прошлой ночью, когда вы с центурионом Макроном спали.
– А почему вы не доложили, когда я проснулся? Как префект я обязан знать о ваших действиях.
Квертус спокойно встретился глазами с Катоном.
– Вы же сами сказали, что хотите ознакомиться с моей тактикой набегов. Вот я и подумал, что вы не собираетесь принимать активное участие в принятии решений, связанных с операцией, а потому не счел нужным сообщить.
Некоторое время Катон молчал, подбирая слова.
– Чтобы понять вашу тактику, Квертус, мне необходимо знать мельчайшие детали. Будьте добры впредь информировать меня о каждом принятом решении. Ясно?
– Да, господин префект.
– Вот и славно. А теперь продолжайте.
– Отрезав главный путь к бегству, мы нападем на вождя и его свиту. Когда они поднимут тревогу, выедем из-за деревьев и устремимся к возвышению, где стоит его хижина. Мои люди постараются наделать побольше шума. Чтобы до смерти напугать противника. Как можно быстрее расправимся со свитой вождя и дальше будем действовать, не зная жалости. Пленных не берем. Оставшись без предводителя и без знамени, большинство людей обычно хотят сдаться в плен. Некоторые попытаются спастись бегством, но наткнутся на четыре эскадрона, которые преградят им путь. И тогда мы истребим все живое и сожжем дотла постройки. Найдутся и те, кто надумает от нас укрыться. Дождутся, когда мы уедем, а потом выползут из своих нор, побегут к соседним племенам и станут рассказывать, какая участь постигла их союзников. А те, в свою очередь, направят сюда разведчиков и убедятся, что беглецы не лгут. – Квертус по-волчьи оскалился. – Вот так я и навожу ужас на врага. Легенды о Кровавых Воронах распространяются по землям силуров, наполняя сердца ублюдков страхом.
В голосе центуриона слышалось некое напряжение, и Катон мельком глянул на собеседника. Его лицо исказила злоба, за которой скрывалось нечто большее. Однако времени на размышления не оставалось. Скоро силуры начнут просыпаться, и фракийская когорта должна застать их врасплох и атаковать. Однако прежде чем отдать приказ об атаке, Катон счел нужным выяснить еще один вопрос.
– Ваш план кажется мне разумным, но я хочу внести одно изменение.
– Но вы сами сказали, что собираетесь лишь наблюдать и не станете вмешиваться, – резко возразил Квертус.
– Как бы там ни было, когортой командую я, а следовательно, и отдаю приказы. И будьте добры, обращаясь ко мне, не забывать слово «господин».
Квертус встретился с префектом взглядом, стараясь сохранить хладнокровие.
– Я знаю, что делаю, господин префект. Мы прибегали к этой тактике много раз, и она ни разу не подвела, так что нет нужды что-либо менять.
– Я сам решу, как лучше, – непреклонным тоном заявил Катон.
– В самом деле?
Квертус отодвинулся от края впадины и встал на колени. Его движения были полны гибкой грации, удивительной для такого крупного мужчины. Квертус небрежно забросил полу плаща на плечо, открывая взору меч. Катон с вызовом смотрел на наглеца. Префект и центурион на мгновение замерли. Но вот Квертус, усмехнувшись, поднялся во весь рост, возвышаясь над лежащим на земле командиром.
– Ну и какие же изменения вы желаете внести, господин префект?
Катон, опершись на локти, глянул через плечо, в полной мере осознавая свою уязвимость. Чуть отодвинувшись, так что хижины внизу исчезли из вида, он встал на ноги и лишь тогда спокойным голосом обратился к фракийцу, хотя в любую минуту был готов к предательскому удару.
– Будем действовать по вашему плану, но по окончании операции возьмем пленных. Сломив сопротивление противника, заберем всех, кто уцелеет.
– И зачем это нужно?
Катон знал, что не обязан давать объяснения подчиненному, однако вовремя заметил опасный огонек в глазах фракийца. Не стоило вступать в открытый конфликт с Квертусом один на один.
– Пленные обычно сообщают полезную информацию, и за них можно получить деньги.
Имелась еще одна причина. Катон не одобрял убийства женщин, стариков и детей, однако понимал, что если скажет об этом, то подвергнется граду насмешек со стороны Квертуса.
– Перед нами враги, господин префект. Даже дети. Мерзкие дикари! – Центурион сплюнул. – Зачем позволять гнидам превратиться во вшей? Не лучше ли покончить с ними одним ударом?
– Их следует пощадить, потому что по окончании кампании они станут частью империи и будут платить налоги. Полагаю, императору не понравится, если мы станем без разбора уничтожать будущих подданных.
– До императора далеко, и он не знает, что на самом деле представляют собой варвары. Их никогда не приобщить к цивилизованной жизни, и нужно безжалостно уничтожать как паразитов, каковыми они и являются, – скрипнув зубами, как от боли, выдавил Квертус. Глаза центуриона горели дикой злобой. – Их всех надо стереть с лица земли, деревню за деревней, не щадить даже скот, свиней и собак. Ни одно существо не должно выжить.
Катона поразила неистовая ярость в голосе фракийца, и стало ясно, насколько опасен этот человек. Глядя на центуриона, Катон почувствовал, как волосы встают дыбом, а по спине пробегает противный холодок страха. Сглотнув застрявший в горле комок, он постарался придать голосу уверенность:
– Почему вы так ненавидите силуров?
Квертус уставился на префекта из-под кустистых бровей.
– Будто не знаете.
– Не имею представления. Но если есть серьезная причина для ненависти, назовите ее.
Фракиец опустил голову, и Катон не мог следить за выражением его лица.
– Видишь ли, римлянин, я хорошо знаю силуров. Жил среди них, когда попал в плен. Со мной обращались хуже, чем с собакой. Связали и морили голодом, не давали воды. Издевались и насмехались. Всячески унижали… И в этом участвовали не только воины, но также женщины и дети. Думаете, дети невинны? Ошибаетесь! Если позволить, их жестокости нет предела. Вот, взгляните. – Закатав рукав, он поднял правую руку, и Катон увидел сетку грубых белых шрамов. Квертус мрачно ухмыльнулся. – Это следы копий, острия которых предварительно раскаливали в костре. Такие следы остались на руках, ногах, груди и спине. А вы говорите «дети»… Их нужно безжалостно уничтожать вместе с остальными. Иного пути я не признаю.
Катон искренне сочувствовал страданиям, которые выпали на долю этого человека. Макрон и Юлия в свое время побывали в плену у взбунтовавшегося гладиатора и его сторонников, и хотя не любили об этом вспоминать, Катон знал об оставшихся рубцах. Тем не менее, он твердо верил, что никакие страдания не оправдывают жестокости, и ни для кого не делал исключений. Отойдя на полшага, он мягким тоном произнес: