Это были Герасим, Евлампий и Хан, на фоне крестов и в серебряном свете луны выглядевшие пришельцами с того света.
Гришка подошел к ним, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Только бы голос не дрожал и звучал естественно! Ох, голос всегда был его врагом, жил, будто отдельной жизнью, начинал срываться, становился тонким в самые неподходящие минуты. Гришка молился, чтобы он не подвел его сейчас.
— Гришка, ты, мать твою?.. — злобно прошипел Убивец, увидев его. — Ты чего, дурачина, там рассвистался?!
— А чего мне не свистеть, коль пятеро дозорных стрельцов появились? — голос вот-вот готов был предать, подвести Гришку. — Из-за туч я их поздновато заметил. Еще немного — и всех бы они нас повязали…
— Ты ж такое дело спортил, — зловеще шепнул Герасим Косорукий и легонько ткнул Гришку острием ножа в спину. — Надо б тебя порешить. Вот и могилка уже приготовлена — людям лишне трудиться не придется.
— Тебя бы уже на дыбе подвешивали, если б я не засвистел, — огрызнулся Гришка, чувствуя, как по спине стекает холодный пот, но страх уже уступал место злости, а злость придала уверенности, так что голос перестал его подводить.
— Да оставь ты его, — махнул рукой татарин. — Чего крысишься? Ну, не порешили боярина, так кто виноват, что стрельцы по ночам по городу шастают? Вон мне по голове досталось пудовым кулачищем — а я и то ничего.
— Сдается мне, что от Гришки все беды, — рука Убивца легла на топор. — Куда ни пойдем с ним, обязательно что-то приключится…
— Так можно на кого угодно наговорить, — опять вступился за мальчишку татарин. — Он же наш, лихой человек будет. А тебе, Евлампий, лишь бы за топор свой хвататься. Не по справедливости — человека без причины жизни лишать.
— Ладно, пока погодим, — зловеще произнес Евлампий.
Переночевали разбойники в заранее присмотренной заброшенной хате, а с утра пораньше, невыспавшиеся, угрюмые, поплелись в логово. Солнце было уже в зените, когда они достигли его.
— Ну что там, прибрали раба Божьего? — спросил Мефодий Пузо. Он опять жевал — в его руках была краюха хлеба.
Возвращающихся он увидел первым, поскольку сидел на бревне и лениво глазел на болото.
— Куда там, — махнул рукой Герасим. — Вон, стервец Гришка, всю историю нам испоганил. Как свистнет — и все.
— Говорю же, сигнал я подавал, чтоб от стрельцов оберечься. — Гришка уже который раз повторял это и готов был сам поверить, что было именно так.
— Сигнал, — заворчал Герасим. — Ох, достанется от атамана на орехи.
— Не, пока не достанется, — покачал головой Мефодий. — Он ранним утром опять в город подался. А как только ушел, так Беспалый вернулся. Жив-здоров, вот только покалечен слегка. Говорит, со стрельцами бился.
Гришкино сердце радостно заколотилось. Может, тогда и Варвара жива и невредима? Ох, хоть бы действительно было так. Мальчишка боялся, что выйдет сейчас Беспалый и скажет — а вот Варвару не уберег.
— И девку с собой притащил, — добавил Мефодий, зевнув.
Тут со стороны землянок появилась Варя. Гришка глядел на нее во все глаза, не двигаясь, будто боясь спугнуть, смотрел, как она подошла к нему, улыбнулась, провела пальцами по его щеке, прямо так же, как в тот первый раз.
Убивец, хмурясь, глядел на нее. Узнал он ее сразу и, повернувшись к Гришке, тихо произнес:
— Ну, теперь ясно, что за соловей губному старосте песенки про нас насвистывал.
Гришка не раз видел смерть, которая шла по пятам и в последнюю минуту упускала его. Сейчас она глядела мертвыми, бегающими глазами Евлампия, и спасения на этот раз от нее не было.
«После довольно скромного обряда похорон рыцаря Брауденберга, чья смерть, как келейно было объявлено графом Брауншвейгом, произошла от чрезмерного употребления вина, сам командор начал подготавливать братию к испытанию, которое должен был вскоре учинить великий комтур барон фон Шлипенбах.
Но перед этим граф позволил себе короткий отдых. А самым лучшим отдохновением для него было общество прелестной Ядвиги. Надо быть справедливым, граф Брауншвейг не собирался учинять насилие над красавицей, чтобы потом выставить ее на позор перед бесстыдной людской молвой. Как и многие из монастырского братства, чей уклад жизни был довольно суров, он иногда позволял себе небольшие любовные шалости. Но образ юной Ядвиги больше других запал в сердце старого греховодника.
Граф не стал рассказывать паненке о том, что в башне, где она теперь содержалась, год назад томилась другая пленница. Она не пожелала отдаться на милость служителя Господа и наложила на себя руки. Но, как считал Брауншвейг, невинность и неведение просто необходимы оптимистичной юности. В этом он был абсолютно согласен с тем же почитаемым им Франциском Ассизским, утверждавшим: «…должно играть в зеленой траве, не догадываясь, что под нею зарыт убитый, карабкаться на яблоню, не зная, что кто-то на ней повесился…»
Прекрасная паненка! Графу было приятно находиться рядом с ней. Она, конечно, плакала, просилась домой, но Брауншвейг не терял надежды богатыми дарами и красивыми словами склонить юное создание к сожительству. Пусть не теперь, а когда-нибудь потом, но это обязательно произойдет. Он добьется своего, во что бы то ни стало! А потом он выдаст ее замуж за какого-нибудь богобоязненного дворянчика. Или, на худой конец, отправит в женский монастырь. Чего проще?..
…В библиотеке монастыря горело множество свечей. Толстый брат-эконом, слывший самым ученым человеком в обители, вдалбливал в тупые головы братьев-рыцарей необходимые познания из области истории.
— Я говорю вам: запоминайте! — менторским тоном твердил он снова и снова. — Наш святой орден основан в Сен-Жан де Акре в 1190 году от Рождества Христова для помощи пилигримам, отправляющимся в Святую землю. Правда, отряд тевтонских рыцарей был вскоре изгнан из Азии подлыми сарацинами. И тогда наш орден перебрался в Европу и одно время пребывал в Венеции. Благодаря громадным денежным суммам, захваченным в ходе Священных войн, а также громадным пожертвованиям умерших братьев, завещавших свои состояния нашей казне, орден выдвинулся в самые высокие сферы в межгосударственных отношениях. Нам помогал сам папа римский. Орден приобрел большие земельные владения в Италии, Германии, Венгрии и Трансильвании. Германский император Фридрих Второй возвел нашего Великого магистра в сан владетельного князя.
В 1230 году владетельный князь Конрад призвал на помощь наш орден для того, чтобы отомстить северным сарацинам за все то зло, что принесли ордену сарацины южные. Тогдашний гроссмейстер Герман фон Зальца с радостью откликнулся на призыв о помощи, ведь его очень даже интересовали земли Пруссии и возможность выхода к Балтике.
В первое время столицей ордена был городок Кулем. Наши славные братья быстро исполнили святую миссию. Они огнем и мечом прошлись по остаткам язычества по всей Пруссии. Они добились того, что до самой Жмуди и Литвы распростерлось владычество ордена…