В голод он скупал и прятал хлеб, а потом продавал пухнущему с голодухи народу втридорога. Тут такие большие деньги пошли, что два компаньона — звероподобные братья Симон и Прок — решили удушить его ночью, чтобы не делиться. Но помогло чутье — всегда хитростью умел отвести удар, упредить его, поэтому удавили братья в ночной кромешной темноте не того, кого надо. А Иосиф, прихватив все деньги, сбежал, не забыв, правда, сперва донести на подельников — их казнили на площади в Первопрестольной вместе с двумя старыми каргами, торговавшими человечиной.
Довелось хорошо поживиться Хромому и при Лжедмитрии, и после него. Вошел он в долю с богатым купцом, возившим товар из самой Англии. Хотел этого купца ограбить, нанял двух убийц, но те после выполнения заказа ограбили его самого и забрали все, заработанное столь тяжким трудом… Это было в тот раз, когда Иосиф остался в дураках, получив удар ножом в живот. Но оказался он живучим, выздоровел, при этом остался гол как сокол.
Ох, как плохо было ему тогда! Даже вешаться хотел, видя, как пошли прахом труды стольких лет. Но взял себя в руки и с новой силой принялся за старое. Связался с разбойниками, начал приторговывать краденым и вскоре поправил свое благосостояние. Теперь у него в укромном месте столько серебра и золота закопано, что на десять жизней хватит, чтобы есть, пить от пуза да как сыр в масле кататься.
И все же иногда накатывала на Иосифа тоска и одолевали невеселые думы — а зачем ему все это? И живет не особо весело — не привык в лишние расходы входить. Ни бабы, ни детишек у него нет, один как перст на всем белом свете. Ни об отце, ни о братьях он уже десять лет ничего не слышал. Больше никого у него не было. Но тоска быстро проходила. От жены и детей что проку? Сколько денег на их содержание надо! А от отца и братьев, если только живы они, ничего хорошего ждать не приходилось. Да и зачем они ему нужны? А что нужно и что у него есть — это деньги, золотишко и серебро, добра несколько возов. И с каждым днем становится все больше. Вот что греет душу. Так он убеждал самого себя.
— Иосиф, — послышался голос атамана.
Кабатчик нехотя поднялся в хату.
— Я кой-чего удумал, — задумчиво произнес атаман. — Твоя помощь понадобится. Большая помощь.
— Помогу, чем могу, — без особого желания произнес Иосиф.
Судя по всему, Роман затевал что-то серьезное и опасное и хотел в это дело втравить и его. Уж чем-чем, а шкурой своей Хромой дорожил.
— Ежели книгу достану, то плевать мне и на Матвея этого, и на губного старосту, и на самого царя Московского. Уйду, схоронюсь в дальних краях и заживу, как у Христа за пазухой.
— Да что в ней такого, в книге этой? — пожал плечами кабатчик.
— Уж не святое слово — их я наслушался. И без особой веры в слово Господне живу, ибо сомнения меня разбирают — а есть ли он вообще.
— Ох, — Иосиф перекрестился: не любил он, когда поминали без уважения и с уничижением имя Господне, — не к добру это.
— Богатство в книге той. Такое, что всем хватит. Коль все хорошо пойдет, так пятьсот рублей — не меньше, откину тебе, братец, от щедрот своих.
— Ух, — как-то утробно ухнул Иосиф, не в силах вымолвить что-нибудь членораздельное; голова его пошла кругом, когда он представил, какая это прорва денег и как хорошо было бы овладеть ею.
— Вот тебе задаток, — Роман кинул на стол кошель.
Кабатчик снова «ухнул» и, проворно схватив кошель, развязал его. На стол со звоном посыпались серебряные и золотые монеты. Иосиф дрожащими пальцами разгреб драгоценную кучу.
«Ну и ну! Дурак атаман. Счета деньгам не знает. Эх, если бы всеми его награбленными богатствами да с умом распорядиться… Можно так прокрутиться, что и грабить надобность отпала бы. Но ума торгового да и желания у Романа нет, а свой ум Иосиф ему не вложит. Нет, но пятьсот рублев зараз…» — такого счастья Хромой себе даже помыслить не мог, хотя и перепадало ему от разбойников неплохо за пособничество в их делах и продажу награбленного.
— Коль все по-моему пойдет, так и шайка нам не нужна будет, — с какой-то угрюмой решимостью и торжественностью произнес Роман. — Она свое сделала, теперь только мешать будет. А если просто оставить братков на произвол судьбы, так еще остервенеют, меня начнут во всем винить, — он замолчал, а потом, вздохнув с наигранной горечью, сказал: — Избавиться от них надо. Разом. Ты мне в том поможешь.
— Не, я до убивств всяческих не мастак, — обеспокоенно затряс руками кабатчик.
— Дурья башка, слушай, как…
Иосиф внимательно выслушал атамана и скривился, как от ложки горького снадобья.
— Гладко ты, Роман, говоришь, а вот как все на деле будет? Почему ты думаешь, что они все сделают, как ты хочешь? Ох, ежели что, то за всех страдать токмо моей головушке…
— Не сомневайся, на деле еще глаже выйдет, — убеждал атаман.
— Твоими бы устами… — кабатчик озабоченно цокнул языком и стал поглаживать пальцами кошель.
— Ну, ежели не желаешь, — атаман потянулся за кошельком, но кабатчик схватил и прижал его к груди, как влюбленный прижимает к сердцу предмет своего обожания.
— Да ладно, это я так… Сделаю все, как скажешь. Если только вот…
— Что еще?
— Если еще пятьдесят рублёв к обещанным прибавишь.
— Еще пятьдесят? — хмыкнул атаман. — Ну и фрукт ты, Хромой! Ну и жадюга… Двадцать пять тебе за глаза хватит…
* * *
Гришка понимал, что теперь его ничто не спасет.
Убивец неторопливо, предвкушая знатное развлечение, вытащил топор и шагнул к нему. Гришка попятился, лихорадочно думая, как бы ему улизнуть, но тут Косорукий Герасим обеими ладонями со всей силы толкнул его в спину. Мальчишка пролетел несколько шагов и упал на землю. Убивец подошел, лицо его перекосила злобная ухмылка, он занес топор. Гришка ясно увидел каждую зазубрину, каждое ржавое пятнышко на черном металле топора и зажмурил глаза, приготовившись к смерти. Прошла секунда, другая, а страшного удара все не было. Гришка приоткрыл глаза и увидел, что Мефодий Пузо перехватил руку Убивца и вырвал топор.
— Нет, Евлампий, — сказал он. — Так не годится.
— Уйди, — прошипел Убивец и обжег Пузо таким жутким холодным взором, что тот невольно отпрянул.
— Пузан дело говорит, — выступил вперед татарин. — Что это ты топором размахался? Если каждый без суда начнет брата кромсать — никакого закона тогда в ватаге не станет. Вмиг друг друга поубиваем.
— Верно, — донеслось из собравшейся толпы.
— Хоть скажи, за что его?
— Неча топором без толку размахивать.
Убивец огляделся и громко прошипел:
— Дурачины вы, простофили!
Он резко вырвал у Мефодия свой топор, но все-таки спрятал его за пояс.
— Я же того выловил, — заявил он, — кто все наши планы воеводе выдавал. Сколько по его милости нашего народа угробили. Вот он, иуда, — он ткнул пальцем в направлении бледного, сидящего на земле Гришки.