— Нормальное.
— Как вы думаете, оно вам помогло?
— Не очень-то.
— На какой результат вы рассчитывали?
Он с раздражением поднял на меня глаза.
— Давайте поговорим о том, чем мы займемся на этот раз.
Я объяснила, что сегодня мы снова будем делать «тактильный контакт» с той лишь разницей, что после он ощупает меня.
— Мне не нужен массаж.
— Джордж, я знаю, вы расстроены, но если вы хотите улучшения, нужно пройти через все это. Проблему не разрешить за один день.
— Вы это уже говорили.
Мне едва удавалось говорить спокойно. Я напоминала себе, что нужно быть чуткой, но по-прежнему не понимала, что Джордж здесь забыл. Он, очевидно, не верил в успех моей работы. Я повторяла себе, что нужно преодолеть это, как испытание. Возможно, мне удастся расшевелить его, убедить его, что если он хочет достичь результата, то ему нужно изменить свое поведение и образ мыслей..
Мы прошли в спальню и разделись. Когда Джордж бросил на стул свою коричневую замшевую куртку, я снова отметила, какие у него широкие плечи. Куртка заняла весь стул, свесив рукава по обе его стороны. У Джорджа был треугольный торс и ни капли жира. Каштановые волосы начали редеть. Он зачесывал волосы назад, и они немного топорщились на макушке..
Стоял декабрь, в комнате было прохладно. Я включила отопление, попросив Джорджа сказать, если станет слишком жарко. Затем я откинула одеяло и пригласила его лечь. Я легла рядом с ним. Он вытянул руки за головой, и под кожей выступили ребра. Я попросила Джорджа сделать несколько глубоких вдохов.
Он начал пыхтеть, делая коротенькие вдохи.
— И медленно выдыхайте.
Он шумно выдохнул, как будто надувал воздушный шар.
Он посмотрел на меня с неприкрытым презрением — такой взгляд я видела на лице многих взрослых, когда была молодой девушкой. Взгляд этот задел меня за живое. Несколько лет назад я бы уже снова чувствовала себя беззащитной, вспомнив о том, какой я ужасный человек. Сейчас я чувствовала только злость, несмотря на стремление скрыть свои эмоции и сохранить профессионализм..
Я попросила его мысленно оценить, остались ли в его теле участки напряжения.
— Сосредоточьтесь на глазах. Вы чувствуете напряжение? — спросила я.
Ответа не последовало.
— Вокруг рта?
Тишина.
— Мне кажется, у вас напряжена челюсть. Попробуйте расслабить ее.
Джордж не произносил ни слова. Его глаза были как два камня под веками, тело — сдавленная пружина.
Наконец он произнес:
— Вы что, шутите? Вам правда платят за это? Ну и как это мне поможет?
Все. Я сделала все возможное, с меня хватит.
— Не поможет, Джордж. Вы не хотите попытаться. Не знаю, зачем вы пришли сюда, но я думаю, для нас обоих очевидно, что вы не готовы прикладывать усилия.
Я встала, надела халат, который лежал рядом на стуле, и сказала Джорджу, что он может одеваться. Он перекинул ноги на край кровати, опустив их на пол с глухим стуком. Он взялся за штанину, потянул — и вся одежда свалилась со стула на пол. Он обернулся, чтобы посмотреть, заметила ли я, что случилось, и выяснив, что заметила, быстро отвел взгляд.
Он натянул штаны, надел свитер, втиснул ноги в носки и ботинки, взял куртку..
Я проводила его в коридор, чтобы убедиться, что он найдет дорогу.
В дверях он обернулся и произнес: «С такими, как вы, можно переспать только в «Макдоналдсе» — и распахнул дверь.
Джордж напомнил мне о системе координат, которая существовала во времена моего детства. В ней было только два типа женщин: хорошие девочки и шлюхи. Я надеялась, что это осталось далеко в прошлом. Но я все-таки должна была признать, что его поведение заставило меня сомневаться в собственных профессиональных данных.
Может быть, ему можно было помочь. Наверное, стоило приложить больше усилий, чтобы убедить его?.
Немного успокоившись, я позвонила психотерапевту Джорджа и рассказала, что произошло.
— Я сделала все, что было в моих силах, — говорила я Мэделин, — но я просто не смогла до него достучаться.
— Шерил, мы не можем помочь всем, кто к нам обращается, — ответила она.
На раннем этапе моей карьеры, а я начала работать год назад, услышать эти слова было очень важно. Я страстно верила в успех работы суррогатного партнера и хотела помочь каждому, кто ко мне приходил. С самого начала я встречала людей, жизнь которых удавалось изменить. И дело не только в тех из них, кто достигал успеха.
Тот факт, что я пришла к этой профессии, изменил мое представление о самой себе и о том, на что я способна. На какое-то мгновение общение с Джорджем приоткрыло бездну сомнений, которую я ценой таких усилий старалась заполнить..
К концу старшей школы я обошла все католические церкви Сэйлема и несколько за его пределами. Я ходила кругами в сопровождении Марси и Лизы, тасуя исповедников, как колоду карт. Это избавляло меня от необходимости исповедоваться в одних и тех же грехах одним и тем же священникам, получая одну и ту же реакцию каждую субботу.
Я странствовала по приходам, стараясь убедить их (и, наверное, себя тоже), что я не грешница-рецидивистка..
Холодным октябрьским утром я шла с Марси и Лизой по дорожке, обсаженной деревьями, к церкви Святой Марии. Ноги у меня подкашивались, а желудок переворачивался внутри. Я была на удивление молчалива.
— Что с тобой? — спросила Марси.
— Ничего, просто устала, — ответила я.
На самом деле я была в панике, ведь мне опять предстояло признаться в смертном грехе. Я отрицала божественный закон. С Биллом, по крайней мере, я грешила во имя любви. Возможно, для Бога это не аргумент, но он мог хотя бы проявить милосердие. С Джоном я была только ради удовольствия. Я продала свою бессмертную душу за несколько приятных минут на заднем сиденье «Доджа» на Кернвуд Роуд.
Что же я за человек-то такой?.
На несколько коротких мгновений я почувствовала облегчение, войдя в церковь и окунувшись в волну приятного тепла, но тревога быстро вернулась, и я вспотела от страха. От запаха ладана меня только еще больше затошнило. Я постаралась напомнить себе, что потом мы с друзьями пойдем в парк, а там будут другие друзья и будет весело.
Мы часами будем болтать и смеяться. Я уговаривала себя успокоиться..
Я вошла в исповедальню и постаралась привести мысли в порядок. Через несколько секунд в другую дверь вошел священник. Сквозь железную решетку мне была видна его щека, которая в тусклом свете исповедальни отливала желтым.
— Простите меня, святой отец, ибо я согрешила. С моей последней исповеди прошла неделя, — начала я.