– Великий Билл, – сказал я вполголоса, – и его Майкрософт... Как он это делает? Водоотталкивающие подошвы?
Рудольф ответил шепотом, глаза не отрывались от священника:
– Верь, и ты пойдешь по воде.
Я вздрогнул.
– Благодарю. Не стану даже и пробовать.
– А ты призови своих демонов, – посоветовал он злорадно.
– Каких?
– Ты только что называл их имена. Но что они, против бога?
– С нами бог, – согласился я. – Так кто же против нас?
Рудольф на миг перевел взгляд на меня.
– Прекрасные слова! Кто это сказал?
– Не помню, – пробормотал я. – Помню только: «Дойчлянд, Дойчлянд, юбер аллес, юбер аллес, Гот мит унс... »
Но Рудольф не слушал, глаза не отрывались от священника, что дошел уже до середины реки. Балахон колыхался, в прозрачной воде видно было, как снуют рыбешки, шарахаются от темной тени, что скользит по оранжевому песчаному дну, как жуткое чудовище.
Священник наклонился, я уж подумал, что высматривает тайные знаки, но худые руки метнулись к воде. Шлепок, брызги, священник разогнулся – в руках билась крупная толстая рыбина.
– Отец небесный, – прошептал Рудольф, – вот это охотник! У меня собака была, поверишь, как медведь! Так она тоже вот так часами сидела и била по воде лапами.
– И что? Ловила?
– Еще как! У нее ж когти.
Священник выбросил на берег рыбу. Рудольф безуспешно пытался поймать, она выгибалась дугой и с силой отталкивалась от земли, прыгала, скакала. Прибежал Асмер и ловко стукнул рукоятью топора рыбу по голове.
Священник поймал еще три, одну другой крупнее. Лицо его сияло торжеством.
Я тихонько спросил Бернарда:
– А как же не убий, не проливай крови? Он же не дал тебе оленя пырнуть ножом.
Бернард удивился:
– Так олень же почти человек! А это рыба!
– А рыба не...
– У рыбы ж нет крови, – заявил Бернард твердо. Я посмотрел в его честные глаза, на сияющее лицо священника. Да, здесь «зеленые» появятся не скоро. Как сказал Рудольф, верь – и ты пойдешь по воде. Верь, что убить рыбу – это не убийство, и это не будет убийством. И не зачтется как грех.
Интересная логика. Надо запомнить и, выпадет случай, воспользоваться.
Пока запрягали волов и выкатывали из зарослей повозку, Бернард и Ланзерот привычно уехали далеко вперед. Мы с повозкой выдвинулись из леса медленно, осторожно. Солнце тут же соскользнуло с зеленых веток на голову и плечи, одинаково дружелюбное к добру и злу на земле.
Впереди долина, кое-где редкие группки деревьев, небольшие холмы. Небо снова чистое, синее, облака белые и взбитые, как свежие сливки. Когда мы провели волов мимо ближайшего холма, я видел, как оттуда с вершины торопливо сполз Бернард, только в ложбинке поднялся и, пригнувшись, бегом вернулся к коню.
Его крупные руки привычно сняли мешок, там разобранный арбалет, могучий охотничий нож, что более хлипкому послужил бы мечом, а настоящие метательные ножи Бернард засунул за голенища сапог. Его исполинский топор, гордость его рода – справа от седла. Еще я заметил, что Бернард возит с собой лук, но только дважды попользовался, да и то когда потерял в схватке топор и, схватив лук, крушил им, как оглоблей, вражеские черепа. Не то чтобы не умел стрелять, я уверен, что немногим уступает Асмеру, но такому медведю надо ощущение схватки, а ее нет, когда натянешь и отпустишь тетиву, а далекая фигура вдруг дернется и рухнет, схватившись за живот. Да и кроме того, он однажды громогласно заявил, что стрелок из него неважный. Чтобы вот так попасть в человека с сотни шагов, как Асмер, жертву надо привязать к дереву, а в колчане чтоб было с полсотни стрел... Но я чувствовал, каким-то образом чувствовал, что Бернард зачем-то сознательно умаляет свое умение.
Далекий дым поднимался к небу – черный, зловещий, вовсе не похожий на синий дым лагерных костров. Бернард мрачнел все больше, Рудольф и Асмер угрюмо переглядывались, только Ланзерот ехал все такой же спокойный, невозмутимый. Синие глаза холодно осматривали горизонт. Я был уверен, что Ланзерот не пропустит ни одну подозрительную лощинку, ни одну балку, ни один куст, за которым может спрятаться враг.
Волы затащили повозку на холм. Я выпустил колесо, рука поднялась смахнуть пот со лба и застыла. Внизу в долине догорали повозки. Похоже на торговый караван, хотя многовато для каравана трупов...
Бернард взглянул раздраженно, хлестнул волов, рыкнул:
– Трогай! Нельзя останавливаться.
Ланзерот оглянулся, бросил с холодным безразличием:
– Тем более на виду.
Волы уже стащили телегу с холма, я шел рядом, шея сама выворачивалась в сторону. Ланзерот подал знак не останавливаться, но дорога проходила совсем близко, я видел обезображенные тела, вороны долбили острыми клювами окровавленные глазницы. Шмыгнул в кусты зверек, волоча кишку сизого цвета.
Не все пали в бою, иных явно захватили живыми. Я содрогнулся, видя изувеченные лица, распоротые животы, красные от содранной кожи тела. Троих посадили на колья, троих разорвали надвое... возможно, конями. Детей приколачивали к деревьям, но особенно жестоко истязали женщин. Все со вспоротыми животами, многим в разрезы запихнули камни, у некоторых руки и ноги обуглились, а по застывшим в смертной агонии лицам я видел, что жгли живыми.
Переселенцы. Потому так много женщин и детей. Бегут от ужасов войны, бегут от наступления сил Тьмы, но она настигла.
Бернард ехал рядом на своем огромном коне, как скала на скале, похожий на двигающийся через века и тысячелетия ледник.
– Эльфы и гномы не пользуются магией, – слышал я громыхающий голос. – Уяснил? У них вообще нет никакой магии. А то, что нам кажется магией, для них просто... ну, не колдовство вовсе! Как для тебя вон ездить верхом, ловить рыбу или строить трехэтажные дома. Вот высокие дома подземным гномам покажутся вообще чародейством.
Рудольф сзади крикнул нам в спины:
– Эй-эй! Не настраивай парня на легкий лад. Потому как раз с эльфами или гномами и труднее справиться.
Я обернулся, кивком поблагодарил.
– Почему? – спросил у Бернарда. Бернард сплюнул через плечо в кусты.
– Нечисть боится серебра, железа, осины, чеснока. Словом, всякой защитной магии. Даже креста страшится, как не знаю чего! А эльфы не боятся. И гномы не боятся. Они не предавали род людской, как оборотни или вампиры, что предали души дьяволу и стали нечистью. Потому с гномами и эльфами можно воевать только честным оружием.
Волы тянули повозку достаточно бодро, колеса уже не увязали в земле. Правда, чем ближе к югу, тем земля суше, тверже, а солнце жжет плечи сильнее. Я со злорадством поглядывал в спину закованного в железо Ланзерота. Бернард ехал раскрасневшийся, от него катились волны жара, как от растопленного камина.