Кнут засвистел, на воловьи спины плеть обрушивалась с пистолетными хлопками. Волы понесли, Асмер не стал рвать рубаху и кричать, что он воин и потому примет бой вместе со всеми, на ходу что-то крикнул в повозку, оттуда руки принцессы и священника выбросили длинное рыцарское копье.
Ближайшие к опушке деревья еще не рухнули, а мы увидели огромную лохматую голову, что мелькнула на уровне вершин. Кровь застыла у меня в жилах. В следующий миг дерево вздрогнуло, переломилось посредине.
Из пролома шагнул человек, который показался приземистым – настолько был широк, хотя головой достигал вершин дерева. Лохматая нечесаная голова размером с нашу повозку, грязная борода до пояса, мохнатое, как у зверя, обнаженное тело, только от пояса и ниже в подобии шортов из толстых турьих кож, босые ступни...
В правой руке он держал дубину, ею и крушил деревья, хотя мог бы ломать их голыми руками, как хворостины.
Ланзерот, уже с копьем в руке, горячил коня. Острие колебалось, я видел, что рыцарь мучительно выбирает, куда нанести сокрушающий удар, когда вся мощь тяжелого коня и панцирного рыцаря сливается в одно. Но здесь до сердца не достать, даже до живота. Разве что в колено.
Рудольф и Бернард с топорами в руках встали по обеим сторонам рыцаря. Кони вздрагивали, звериный запах великана достиг ноздрей. Я тоже услышал, по коже побежали пупырышки. Только от этого запаха можно схватить инфаркт, в нем вся мощь зверя, ярость, жестокость, мощь, против которой бороться просто немыслимо.
Дрожа, я все же заставил себя приблизиться к воинам. Молот, казалось, заерзал в ладони от сильнейшего возбуждения.
– Вывози, – прошептал я. – Только на тебя надежда. Инане мы пропали!
Размахнулся, швырнул изо всей силы, сжался, молил всеми фибрами ударить как можно сильнее, как можно сильнее...
Великан содрогнулся, как если бы в огромное высокое дерево с силой грянул скатившийся с горы валун. Дубину не выронил, но остановился, левой рукой ухватился за левую сторону груди, куда ударил молот.
Я подставил ладонь, шлепок, стало горячо, я размахнулся снова и крикнул:
– В лоб! В лоб мордоворота!
Молот из моей руки вырвался, как управляемый снаряд. На этот раз все услышали глухой удар, треск.
Великан содрогнулся снова, пальцы разжались, дубина выскользнула. Колени начали подгибаться. Дубина ударилась о землю так, что под ногами послышался гул, а затем рухнул и великан.
Земля дрогнула, качнулась, деревья испуганно затряслись, как трава под ветром. Я растопырил пальцы, рукоять смачно шлепнула по мозолям, я метнул снова. Так сказать, контрольный выстрел. Молот ударил вяло, я поймал его на лету и, не вешая на пояс, осторожно пустил коня к поверженному гиганту.
Даже лежа, он был почти в мой рост на коне. Молот, как видно, угодил в середину груди, проломил, смял кости, как пластилин. Позвоночник, скорее всего, тю-тю, раздроблен в муку. Торчат обломки ребер, а густые алые ручьи текут широко. Под великаном уже широкая лужа, а будет озеро. Он смотрел с бессильной яростью, крошечный мозг еще жил, но сердце уже перемешалось в жидкую массу с обломками костей не крупнее его зубов.
Толстый, как скальная плита, лоб был расколот. Вмятина такая, словно в стену бункера угодила крылатая ракета. Кровь хлещет ручьями, заливает глазную впадину и стекает на землю.
Ланзерот оглянулся, в прорезь шлема я видел вспыхнувшие яростью глаза. У рыцаря был такой вид, что сейчас ринется и проткнет меня копьем. Бернард ухватил его за руку, что-то сказал, а мне крикнул:
– Дик! Твой молот... твой молот...
А Рудольф заорал ликующе:
– Дик! Да если даже это нечестивый молот, но... лишь бы довезти мощи! А там освятим!
Хренушки, подумал я. А если превратится в обычный молот? Нет уж, пусть лучше останется колдовским...
В небесах как будто прозвучал смешок. Я быстро вскинул голову. Облака превратились в темные рваные тучи. Их несло пугающе быстро, а в самой середине синего неба туча сворачивалась в странном водовороте. Она уже стала похожей на спиральную галактику, только эта туча вращалась все быстрее и быстрее. Снова я ощутил на себе чужое внимание, будто меня рассматривали в капле воды через мощный окуляр.
Повозка неслась с невиданной прытью, потом замедлила ход, остановилась. Показалась принцесса, взобралась на свою лошадку. Асмер что-то кричал ей, но она развернулась в нашу сторону и погнала галопом.
Бернард проехался вдоль туловища великана. В глазах нашего силача было изумление, он все крутил головой, пожимал плечами и чесал в затылке.
– Какая жалость, – сказал он наконец, – что нельзя взять с собой хотя бы голову! Я бы повесил ее на стену... ну, у Рудольфа. У меня тесно. И ходил бы к нему смотреть.
– А мне жить на улице? – спросил Рудольф.
Принцесса закричала издали:
– Вы... как-то сумели? Хвала господу! Я уже думала...
Ланзерот нахмурился, сказал быстро:
– Все, уходим. Погоня настигает. Мы не знаем, сколько еще продержится Зорр. Дай бог, чтобы мы успели... Уходим!
Голос рыцаря стал жестким, неприятным. Все послушно повернули коней в сторону повозки. Ланзерот понесся впереди.
Когда порядок движения восстановился, Бернард подъехал ближе, сказал негромко:
– Дик, я даже не думал... не мог себе представить, что твой молот может завалить такого зверя!
– Откуда мы знаем, – сказал я досадливо. Он удивился:
– Что?
– Что это зверь, – сказал я с досадой. – Может быть, он шел из леса на рыбалку! А мы напали. Сами звери.
Я заметил, что полог повозки чуть приоткрылся, оттуда на меня смотрит, как на говорящую рыбу, принцесса. В глазах недоумение, хорошенький ротик приоткрылся. Бернард хмыкнул, Рудольф заржал, как конь.
Принцесса в беспомощности обернулась назад, в темноту повозки.
– А что вы скажете, – услышал я ее голос, – отец Совнарол?
Я подъехал вплотную, принцесса отпустила полог, но я услышал в повозке визгливый голос священника:
– Все, что не есть создание божье, – его враги! Господь наш создал зверей, гадов и птиц, но не великанов! Великаны – от блуда ангелов Марута и Харута с дочерьми человеческими, так в Святом писании. Так что истреблять их всех – дело богоугодное!
Бернард посмотрел в мою сторону, поинтересовался:
– Отец Совнарод, а что говорит Святое писание, если богоугодное дело творится нечистым орудием? Ведь молот демонов... гм... не наш, не наш! А мы – истинные сыны церкви! Я, к примеру, уходя в поход, прошу благословения не только себе, но и своему оружию.
Тишина настала неприятная. Полог откинулся, священник выглянул рассерженный, бледный, щурился от яркого света, а на меня посмотрел с явной неприязнью. Бернард крякнул, сконфузился, умолк. Священник сказал со злостью: