— Похоже, есть, — заметил Лабин, когда стих мотор.
Ветер негромко свистел в фюзеляже. Ротор продолжал постукивать над головами, по инерции шлепая лопастями. Больше ни звука, кроме тихих ругательств Лабина, когда вертолет на мгновение завис между землей и небом.
В следующее мгновение они уже падали.
Желудок у Кларк застрял в горле. Лабин давил педали.
— Скажешь, когда пройдем шестьдесят метров.
Мимо проносился темный фасад.
— Чт...
— Я слепой, — Кен оскалился от какой-то извращенной смеси страха и возбуждения — руки тщетно и яростно сжимали джойстики. — Скажешь, когда... десятый этаж! Скажешь, когда минуем десятый!
Одну половину Кларк до бесчувствия поразила паника. Вторая пыталась выполнить приказ, отчаянно подсчитывала этажи, пролетавшие мимо. Но окна были слишком близко, сливались, а вертолет должен был рухнуть. Рухнуть у самой башни, но та вдруг исчезла, оборвалась углом, мелькнувшим на расстоянии вытянутой руки. Открылся северный фасад, из-за дальности его было лучше видно, и...
«О, господи, что это...»
Какой-то непокорный, пораженный ужасом участок мозга бормотал, что не может такого быть, но вот же она — черная, беззубая, в стене небоскреба зияла пасть, широкая, как ворота для целого легиона. Лени пыталась отвлечься, сосредоточиться на этажах, начать счет от земли. Они падали мимо этого невозможного провала... а потом выяснилось, что летят прямо в него!
— Лени...
— Пора! — завопила она.
Секунда растянулась вечностью, а Лабин ничего не сделал.
В этом бесконечном мгновении самое странное — ощущения. Шум от все еще — чудом, удачей или чистым упрямством — вращающегося ротора, пулеметный ритм с доплеровским смещением, как медленный далекий стук сердца улетающего в бездну космонавта. Вид несущейся навстречу, несущей гибель земли. Внезапное холодное смирение, признание неизбежного: «Мы умрем». И кивок с грустной насмешкой, понимание, что могущественный
Кен Лабин, всегда просчитывавший на десять ходов вперед, мог совершить такую глупую, такую тупую ошибку.
А потом он рванул рычаг, и вертолет вздыбился, струсил в последний момент. Кларк весила сотню тонн. Они смотрели в небо, мир за ветровым щитком — земля, стекло, далекие облака — слился в сплошную круговерть. На один ошеломительный миг они снова полетели. Затем что-то с силой пнуло их сзади, проламывая полимер и раздирая металл. Машина завалилась набок, и этот чудесный ротор хлестнул по земле и замер, наконец побежденный. Кларк безумными глазами уставилась на огромный монолит, который, безумно перекосившись в ночном небе, спускался вместе с темнотой, чтобы ее сожрать.
— Лени!
Она открыла глаза. Невероятная пасть все так же зияла над ней. Кларк зажмурилась на секунду и попробовала еще раз. Ох...
Нет, это же огромная обугленная дыра, проломившая северный фасад на целых десять этажей, если не больше.
«Рио, — вспомнила она. — Они так и не заделали пробоину».
Крыша небоскреба отчетливо видна сквозь ветровое стекло. Огни над ней погасли. Все здание как будто перекосило влево: нос вертолета наклонился под углом в тридцать градусов, он похож на высунувшегося из-под земли механического крота.
Полет окончен. Хвост, на который они приземлились, либо вмялся в корпус, либо вовсе отломился.
Грудь и плечи болели. И с небом было что-то не так. Оно... а, вот оно что, небо темное. В анклаве, где генератор статического поля без конца гнал в воздух электричество, оно должно было мерцать искрами. И мерцало до их падения.
— Лени...
— Это что... импульс был? — удивилась она.
— Ты двигаться можешь?
Она сосредоточилась и определила источник боли: рюкзак Лабина, твердый и комковатый, прижался к ее груди, не жалея сил. Наверное, при падении он поднялся над полом, а она его схватила. Кларк ничего этого не помнила. Прореха на верхнем клапане улыбалась ей в лицо и открывала кое-что внутри — угловатый комок инструментов и аппаратуры, неприятно давивший на кости.
Она приказала себе разжать руки. Боль ослабла.
— Кажется, я в порядке. А ты...
Он слепо смотрел на нее обожженными глазами. Только теперь Лени вспомнила, что видела, как во время падения пенсне Лабина изящно улетело к задней стене кабины. Отстегнувшись, Кларк оглянулась. Позвоночник пронзила резкая боль, словно лед треснул. Она вскрикнула.
Рука Лабина легла на плечо.
— Что?
— Похоже, позвоночник травмирован. Бывало и хуже. — Она села на место. Все равно искать прибор нет смысла: импульс поджарил его вместе с электроникой вертолета.
— Ты снова слепой, — тихо сказала она.
— Я припас еще одну пару. В защитном футляре.
Открытый рюкзак ухмыльнулся ей зубцами молнии.
Когда до Лени дошло, ее затошнило от стыда:
— О, черт, Кен, я забыла застегнуть. Я...
Он отмахнулся от извинений:
— Будешь моими глазами. Кабина разбита?
— Что?
— Трещины есть? Широкие, чтобы ты смогла выбраться?
— А... — Кларк снова обернулась, уже осторожнее. Боль зародилась в основании черепа и дальше не пошла.
— Нет. Задняя переборка всмятку, но...
— Хорошо. Рюкзак у тебя?
Она открыла рот ответить — и вспомнила два обугленных кургана, таращившихся в небо.
— Сосредоточься, Лен. Рюкзак...
— Он не понадобится, Кен.
— Очень даже...
— Мы уже мертвы, Кен. — Она глубоко, отчаянно вздохнула. — У него орбитальная пушка, забыл? Он в любую секунду может... а мы ни хрена не...
— Слушай меня! — Лицо Кена вдруг приблизилось, как для поцелуя. — Если бы он хотел нас убить, мы бы уже были мертвы, поняла? Сомневаюсь, чтобы ему хотелось сейчас подключаться к спутникам: он не рискнет открывать их шреддерам.
— Но он уже... импульс...
— Не с орбиты. Он, наверное, половину этажей в небоскребе упаковал конденсаторами. Ахилл не хотел нас убивать. Только помять немножко. — Кен выбросил вперед руку. — Ну, где рюкзак?
Она покорно отдала. Кен поставил его на колено, порылся внутри.
«Он не хочет нас убивать». Лабин говорил это и раньше, выложил как часть рабочей гипотезы по пути из Торомильтона. По мнению Кларк, последние события ее не слишком поддерживали, особенно...
Что-то шевельнулось справа. Обернувшись, Кларк ахнула — боль от движения мгновенно забылась. Сквозь пузырь колпака в нескольких сантиметрах от нее таращилась чудовищная морда: тяжелый черный клин, сплошные мышцы и кости. Маленькие темные глазки блестели в глубоких глазницах. Видение ухмылялось, скаля клыки в капкане челюстей.