– Что ты туда ездишь? Там и без тебя все нормально, только Вере мешаешь. Ты как тот еврей из анекдота: его сделали царем, а он по вечерам еще и брюки на дому подшивает…
– Рая, приезжай к ней почаще.
Ованесян кивнул Рае и сделал вид, что собирается куда-то звонить. Настроение у него было хуже некуда.
Свадьбу праздновали в очень узком кругу. Со стороны Веры были Александра Тихоновна и Рая, которая проводила с подругой все вечера накануне торжества, а со стороны Владимира приятель Василий – приятель недавний, удачный партнер по удачной сделке. Ованесян приехал позже всех, поздравил Веру, сухо пообщался со Свиягиным и уехал раньше остальных. На прощание он поцеловал Вере руку и на ухо шепнул: «Дочка, будь счастлива!» После ужина в ресторане новобрачные уехали в Питер, а оттуда собирались в Финляндию, где Владимир снял дом на озере. Собственно, это было пожелание Веры. Супруг настаивал на жарком отпуске где-нибудь на островах.
По окончании медового месяца Владимир на вопрос Василия: «Ну как? Все путем?» – ответил, что только идиоты имеют дело с двадцатилетними и что лишь зрелая женщина может удовлетворить опытного мужчину. Приятель «крякнул» и полез в записную книжку, искать тридцатилетних знакомых.
Самое удивительное, что в доме мужа Вера оставила все как есть. Она не прикоснулась ни к одной вещи, не переставила ни книги, ни лампы, ни пепельницы. Свои вещи Вера компактно расставила в спальне, а одежду развесила в узком гардеробе. Чисто внешне жилье Владимира никак не изменилось, что его сначала приятно удивило и заставило думать о деликатности супруги, а потом стало слегка обижать.
– Вер, я все делаю, чтобы ты чувствовала себя как дома.
– Как дома? – Вера вопросительно поднимала брови.
– Не придирайся к словам! Это и есть твой дом. Но здесь ничего твоего не появилось. Это меня обижает… – Владимир запутывался в словах и мыслях, как только жена поднимала брови. В этой ее гримасе было столько строгости и дистанции, что он осекался, выходил из комнаты и старался чем-нибудь себя занять.
Проблема заключалась в том, что заниматься чем-либо ему хотелось только с Верой. Пить чай, смотреть телевизор, ругать экономику или партнеров было интересно теперь лишь с ней. Она сама, как правило, включалась в предлагаемую тему без очевидной готовности. Владимиру приходилось немного ее подзадорить, вызывая на диалог. Спорила она жестко, даже грубовато – не упуская возможности подчеркнуть ошибочность его логики. Слегка высмеяв мужа, Вера вдруг неожиданно сдавалась со словами: «А впрочем, ты, наверное, прав! Я все усложнила». На этом спор заканчивался. Владимир так и не понимал, кто же вышел победителем. Точно по такой же схеме Вера действовала в постели. Жена неохотно уступала его притязаниям, затем брала инициативу в свои руки, отчего Владимир терял голову и готов был за подобные минуты отдать всего себя вместе с заработанным капиталом, только это бы длилось вечно. Потом вдруг Вера отстранялась, откатывалась на свою половину, и теперь уже он был победителем, которого побежденный заставил поступить по-своему.
Если поначалу Владимир и пытался анализировать происходящее, то через полгода их семейной жизни бросил это неблагодарное занятие. Понять до конца Веру оказалось нереально. А может, то, что Владимир принял ее такой, какой она являлась, и было самое лучшее понимание ее противоречивой сути, полной холодности и страсти, жесткости и любви. «Думаю, Вера все-таки меня любит». Лишь изредка он позволял себе подобную уверенность.
Вера работу не бросила. Несмотря на то, что у нее уже был свой счет, открытый Владимиром, с приличной суммой, которой пользоваться могла только она. Также Вера являлась совладелицей большой квартиры на проспекте Мира, и сейчас они строили дом, который Владимир тоже оформил на жену. Она скупо его поблагодарила, уточнив, что в любом случае это все общее, семейное. Деньги, получаемые в ресторане, Вера частично отдавала Александре Тихоновне, помогая тем самым скрасить ее тяжелые старческие будни.
Старуха, бывшая свидетельницей на свадьбе, ничего хорошего об их отношениях не сказала.
– Смотри, ты как замороженная стала. Ты такой ко мне пришла. Зачем он тебе? И так бы прожила. А свою квартиру я тебе оставлю. У меня никого нет. Вернее, есть, да только меня у них нет. Никто даже ни разу не вспомнил.
Действительно, за все время ни одно лицо с фотографии в старухином серванте проведать ее не пожелало. Она написала завещание и заставила Веру поехать к нотариусу, чтобы все оформить по закону.
…Шторы были задвинуты плотно, а между ними и стеклом прятались жалюзи. В комнате было прохладно от кондиционера, немножко пахла сигарета, которую курил Владимир. «Удивительное дело, уже год женаты, а она умеет так обставить, что кажется, будто все происходит тайно, запретно, урывками. Просто талант какой-то заводить мужика». Владимир внимательно разглядывал кончик сигареты. Мысли одна тревожнее другой лезли в голову, несмотря на только что закончившуюся близость, расслабленность и умиление женой. «Черт знает, почему она в этот свой ресторан вцепилась? Скрытная ведь и спросить ничего не позволяет. Правда, и сама не спрашивает». Владимир уже несколько раз проводил эксперимент – задерживался допоздна на работе и отключал телефон. Являлся тогда, когда Вера спала. Владимир ложился в постель, жена поворачивалась к нему, и дальнейшие ее действия сводили на нет все усилия. Наутро Вера могла сказать, как хорошо ей было с ним вчера, но никогда не спрашивала, почему он домой заявился в половине четвертого утра, а телефон был отключен. У Владимира возникло подозрение, что она и не пыталась звонить ему.
«Да, нет же, это безумие, я ее люблю так, что просто «сносит крышу». Его волновал и старик Ованесян, владелец ресторана, который явно благоволил к Вере и недолюбливал его, Владимира. «Можно подумать, он меня знает. И какая разница, что этот старик здоровается со мной сквозь зубы. Наверное, Веру ревнует. Влюбился на старости лет. Ничего, буду теперь заезжать за ней каждый вечер, а там посмотрим».
Вера вошла в спальню, пахнущая нежными цветами. Она легла рядом, повернулась к нему спиной и, удобно устроившись на подушке, проговорила:
– Спокойной ночи. Завтра рано вставать надо: у нас там свадьба.
Владимир погасил сигарету, обнял жену, прижался лицом к ее лопаткам.
– Слушай, я так сына хочу, – сказав это, он почувствовал, как внутри разлилось что-то такое, что навеки привязало его к Вере.
– Да не будет у нас никакого сына. И дочери тоже, – голос Веры прозвучал ровно и абсолютно не сонно.
* * *
«Вот, голубушка, подошла твоя очередь. Что там на тебе написано? Ага, водочка, беленькая. Славная ты моя! Сколько у нас там под столом? Можно, конечно, было бы их посчитать, да только больно неохота. Зачем по пустякам тревожиться, если есть проблемы и поважнее. Например, у нас не будет детей». Владимир пил уже два дня.
Нельзя сказать, что становилось легче. Тяжесть не проходила, а самое главное, не забывался разговор. Тот самый, в постели, когда так уютно были задернуты шторы, закрыты жалюзи, от Веры пахло цветами, а на ее лопатках еще не высохли капли воды. Разговор оказался коротким, жестким, похожим на спор. «Детей не будет, потому что мою жену изнасиловали бомжи. Двое бомжей. Ночью. Во дворе дома на площади Павелецкого вокзала. Ну и что теперь с этим делать? Нет, стоп! А как она, девушка строгих правил и такого воспитания, там оказалась. Ночью, на площади Павелецкого вокзала? Она что, уезжала куда-то, случайно ночью проходила? Была в гостях? Нет, кто-нибудь ответит, что делала там моя жена? Никто не ответит, потому что моя жена не желает, видите ли, разговаривать на эту тему! Ну и как теперь быть, как жить. Что делать с этим всем?» Водка, даже в таком количестве, была бессильна…