…Вера сидела в ресторане, в своем кабинете. Перед ней сидел Ованесян.
– Вера Александровна, – старик иначе к ней никогда не обращался. – Ты, дочка, плохо выглядишь. Хочешь, бери отпуск, поезжай к моим родственникам, в Ереван. Они там тебя на ноги поставят. Отоспишься, отъешься. Худая, как мой внук Каренчик. Но так ему пять лет.
– Спасибо, Ашот Георгиевич. Мне лучше на работе побыть. У нас на ближайшие два месяца банкетный зал расписан, а еще две свадьбы – весь ресторан сняли. Девочки не справятся.
– Да, ты здесь все по уму сделала. Слушай, дочка, зачем ты вышла замуж?! Ты стала, как щука, зубастая. Не хочешь с ним жить, ошиблась, уходи. Не порть жизнь свою молодую. О деньгах не беспокойся. Я тебя хочу включить в состав акционеров. Доля маленькая, сама понимаешь, родственники съедят, да и внуки. Но тебе на жизнь хватит. Если хочешь, просто денег дам. Только не надо этого взгляда. Мне прямо нехорошо делается, когда я тебя вижу.
– Ашот Георгиевич, спасибо, не надо ничего. Я не нуждаюсь. Работаю. У меня теперь квартира есть – хозяйка отписала свою, ту, где я комнату снимала раньше.
Ованесян покачал головой. Она, сама того не замечая, не упомянула ни квартиру Владимира, ни все остальное, что ей дал муж.
Когда старик ушел, Вера еще немного посидела в кабинете. Она никому не могла объяснить, что с ней происходит – она в одно и то же время и любила, и ненавидела. От этого раздвоения кружилась голова, невозможно было сосредоточиться на работе, книгах, разговорах, на жизни вообще. Такое складывалось ощущение, что Вера решала: ей еще пожить или умереть? И в этом пограничном состоянии, между счастьем и горем, она злилась на тех, кто мешал ей взвешивать «за» и «против».
Она просидела одна почти час, затем проверила, все ли в порядке в залах, и, убедившись, что дела идут как полагается, надела старую куртку, села в машину и поехала на площадь Павелецкого вокзала.
С некоторых пор Вера раз в месяц закупала продукты и развозила их по тем местам, где обычно собирались бомжи. Помимо продуктов, она раздавала мыло, простые лекарства вроде зеленки, анальгина, марганцовки. Все, что она покупала, она не хотела передавать кому-то, а сама лично разносила по группкам грязных и оборванных людей. Однажды Вера даже встретилась с Мишей, но тот ее не узнал, а только обрадовался хлебу и батону колбасы.
– Ты, мать, нам бы еще водочки… – Миша осекся, увидев злой прозрачный взгляд Веры.
«Ты водочку свою выпил. И даже Борисову прихватил», – подумала про себя Вера. Она никак не могла забыть смерть тихого несчастного художника. Сегодня, ноябрьским вечером, Вера дольше обычного задержалась на Павелецкой площади. Там оказались две тетки, еще не совсем грязные и пропащие. Вера решила с ними поговорить, но те были уже пьяны, и ничего путного из разговора не вышло. «Ладно, в следующий раз. Может, посудомойками устрою к нам». Вера уже вернулась к машине, переоделась и в этот момент увидела, как в переулок сворачивает джип Владимира. «Следит. Ну, что же, если больше делать нечего…» – никакого сочувствия в мыслях и душе Веры не было. Она прекрасно видела, что за последние месяцы от Владимира остались только глаза. Муж похудел, стал пить, пытался вызвать ее на разговор. Разговор, который начинался с угроз и упреков. Но как только Вера поднимала брови и в ее серых глазах появлялась агрессивная решимость, муж отступал. Больше всего он боялся, что жена от него уйдет. После той ночи Владимир спал в кабинете, на неудобном кожаном диване, с которого вечно сползали простыни и пледы. Владимира это не только не трогало, он даже не замечал, как он спит, ест, ходит. Ему больше всего хотелось сейчас по душам, со слезами, горько, по-человечески поговорить с женой. Выслушать ее, пожалеть, выпить водки, пожалеть их обоих и попытаться жить дальше. Но Вера оставалась холодной, спокойной, любые попытки поговорить подробно и откровенно она пресекала.
– Я тебе уже все сказала. Прибавить мне нечего. Не лучшие воспоминания, сам понимаешь.
– Да-да конечно, – суетливо соглашался муж. – Но, мне тоже как-то…
– Что тебе? – Вера резко поворачивалась к мужу. – Это же не с тобой случилось!
– Вера, мне так жаль… – Владимир бездарно пытался навести мосты.
– Тебе жаль? Чего же именно?! Что мы спим в разных комнатах? Так какие проблемы? Возвращайся в спальню. – Вера иногда специально доводила разговор до абсурда и неприкрытого конфликта. Словно у нее был в рукаве козырь, который ей не терпелось выложить на стол. Но Владимир инстинктивно боялся продолжения разговора. Ему очень хотелось опять ложиться с Верой в одну постель, но, как только перед глазами всплывала придуманная им мизансцена, его бросало в дрожь, а в душе все заболевало от того, что так, одним разом, разрушилась вся жизнь.
В том, что она разрушилась, Владимир не сомневался. Точнее сказать, у него наконец случилась жизнь, которая вдруг разрушилась. «Что за наказание!» – эта мысль была теперь такой же частой, как и вопрос «Что же теперь дальше?!». Этот ад, казалось, будет вечным.
…Вера приехала домой первая. Она быстро приготовила ужин, включила телевизор и стала ждать Владимира. Муж приехал немного позже, от него пахло водкой.
– Так ты мне объяснишь, что делала у вокзала?! Хахалей своих прикармливала?! – степень опьянения Владимира была невероятной.
– Да, дорогой. Именно их, – голос Веры прозвучал спокойно.
– На какие денежки, позволь спросить, покупаешь деликатесы? – Владимир уже с сигаретой сидел на кухне. Ботинки он не снял, а кожаная куртка валялась у его ног.
– На свои. У меня сегодня зарплата. – Вера стояла у плиты и разогревала ужин. – Кофе налить?
– Нет, не надо, – с этими словами Владимир полез шарить по полкам, нарушая стройные ряды баночек, тарелочек и прочих мелочей.
– Вот, достал. – Муж поставил рядом с кофеваркой большой термос.
– Зачем он тебе?
– Наливай, отвезешь свежий кофе на Павелецкий вокзал. Прихвати сахар-рафинад. И зубочистки. Остальные, такие желанные после кофе услуги окажешь им сама. – Последние слова его рассмешили, и он зашелся в идиотском смехе.
– Хорошая идея. Там люди даже уже не помнят этот запах. Но, видишь ли, им нужен хлеб, теплая одежда, лекарства. Хотя горячий кофе тоже хорошо.
Вера открыла термос и стала аккуратно наливать в него кофе. Муж, все еще улыбаясь, смотрел на нее. Сигарета, выпавшая из пальцев, тлела на белой фарфоровой тарелке, которую поставила к ужину Вера.
– А услуги приватного свойства им тоже нужны?! Расценки, мне мужики говорили, там копеечные. Да заразы много.
– Не знаю, наверное. – Вера потушила дымившуюся на тарелке сигарету. – Убери куртку с пола, сними ботинки и садись ужинать.
– А когда ты поедешь на вокзал? – с тупым пьяным упорством Владимир пытался оскорбить Веру.
– После ужина. Может быть. Точно сказать не могу. – Вера положила жареную картошку, мясо и налила томатный сок в стакан. – Садись.