– Тогда дыши. – Саня лихо развернул велосипед и добавил: – Ладно, ты гуляй, а я по дюнам поеду, если что – кричи, спасу.
Он исчез, а Берта вдруг поняла, что Саня все это время следовал за ней, а выскочил из дюн на ее крик, испугавшись, что что-то с ней стряслось.
Сейчас в самолете она, вспомнив эту историю и тогдашнего Саню, подтянутого, крепкого, сероглазого, вздохнула. Мелькнула мысль: «Я нравлюсь красивым и интересным мужчинам, но они-то мне не нравятся. Вернее, я не влюбляюсь в них. Может, я вообще не способна любить?» С этой смешной и одновременно пугающей мыслью Берта заснула.
Согласно теории антрополога Данбара, обычно число социальных связей, которые человек может поддерживать, равно ста пятидесяти. Правда, наиболее активные особи – ввиду особенности их характеров, общественного статуса и уровня интеллектуального развития – умудряются довести это число до двухсот тридцати. Но эти гиперактивные создания, как правило, для своего же окружения создают множество хлопот. Наблюдая за Егором, Берта понимала, что теория Данбара, ограничивающая количество человеческих контактов, терпит крах. Складывалось впечатление, что Егор умудрялся общаться с половиной населения Лондона и ближайших окрестностей. Двери его дома не закрывались – там обязательно кто-то завтракал, обедал, ужинал, устраивался на ночлег, скрывался от разгневанной второй половины или просто в глубокой задумчивости сидел на старых мраморных ступенях и обозревал лужайку с нелепой каменной вазой посередине. Берту это забавляло, но до тех пор, пока все эти «социальные связи» не вставали на пути ее планов. Нельзя было допускать, чтобы в поле пристального внимания Егора попал кто-нибудь еще.
По возвращении в Англию Берта потратила неделю на обдумывание сложившейся ситуации. А подумать было о чем – учиться оставалось полтора, а с дипломом – два года.
Ее жизнь теперь строго делилась на рабочую неделю и уик-энд. Всю неделю она проводила в Бате, а на уик-энд уезжала в Лондон к Егору. Там, в его доме, она, не раздавая никаких авансов и с радостного согласия Егора, устроилась в маленькой комнатке на втором этаже.
– Здесь раньше была гардеробная. Видишь, окошко совсем маленькое и помещение узкое, – объяснил ей Егор.
Она видела – это самое стрельчатое окошко ей больше всего и понравилось. Маленькая кушетка служила ей спальным местом, старые комод и шкаф она забила своими вещами. Теперь в Лондон она могла приезжать налегке, не боясь капризов английского климата. Такой распорядок ей самой нравился – Бат она уже знала как свои пять пальцев, все вековые достопримечательности были изучены, лица небольшого городка примелькались, а возможности подработки были ограниченны. Теперь в колледже она, сохраняя прежнюю активность, старалась заниматься более масштабными проектами – от мероприятий ниже городского уровня Берта под любыми благовидными предлогами отказывалась. Но уж если ей поручали дело, то все могли быть уверенными, что эта русская студентка справится лучше всех. Берта обратила внимание, что все более или менее важные посты в городе заняты женщинами. Все руководящие дамы были как на подбор – коренастыми, плотными, с невыразительными короткими прическами и одевались во что-то фиолетово-шерстяное. Берта понимала, что шансов остаться поработать в Англии после учебы у нее немного, но все же прикладывала для этого массу усилий. Она специально одевалась в такие же дурацкие возрастные костюмы, ходила без каблуков, задавала начальницам массу вопросов, подчеркивая тем самым свое уважение. По роду занятий Берта чаще всего контактировала с чиновницами из городского учебного совета, инспекторшами и руководительницами городских культурных проектов. Очень скоро пошли слухи, что «эта русская очень толковая, скромная, а если сплетни и ходят, то их распускают те самые мужчины, которые, как известно, ни одной юбки пропустить не могут». Еще через какое-то время Берта осторожно пожаловалась, что в ее стране, где у нее остались бабушки, дедушки и отец, ситуация сложная. Чтобы помочь семье, она согласна почти на любую работу в Англии – говоря «почти», Берта лукавила. Она хотела работать в канцелярии по приему русскоязычных студентов. Платили там неплохо, работа была простая, и кому, как не ей, было сподручно работать с соотечественниками. Берта понимала, что эти два года пролетят незаметно. А значит, уже сейчас надо думать о будущем. Впрочем, запасных вариантов было два – продолжить обучение в одном из университетов или выйти здесь замуж и, поднакопив денег и сил, вернуться в Россию для осуществления своей мечты – славы и власти. Или хотя бы славы.
В Лондон из Бата приезжала совершенно другая девушка – она была недорого, но стильно одета, легкий макияж подчеркивал ее тонкие черты, белые волосы были закручены хитрым узлом. Берта умудрилась на одной распродаже купить себе пару элегантных плащей и сумку на длинном ремешке. Следуя совету французской законодательницы мод, она отдала предпочтение бежевым, черным и синим цветам. Ее дорогой гардероб был невелик – пара-тройка предметов, – но сочетались они прекрасно. Однажды она себе призналась, что как только разбогатеет, то купит себе простые, но крупные бриллиантовые серьги и будет их носить, не снимая.
В Лондоне во время уик-эндов она старалась провести время с пользой – привычка учиться, заложенная с детства, давала о себе знать. Музеи, выставочные залы, театры, концертные залы – Лондон, как и всякий другой столичный город, в смысле культурной жизни был поистине неиссякаем. Берта составила себе план и неукоснительно ему следовала.
Саймона Планта и недолгую историю их отношений она почти не вспоминала. И дело не в короткой памяти Берты. История эта включала в себя такое огромное количество неловкостей, что Берта досадливо морщилась, когда вдруг сталкивалась с Саймоном в коридорах школы. Все, что ей напоминало о нем, вызывало раздражение и брезгливость.
Берта, выросшая в маленьком городке и наездами теперь гостившая в шумном Лондоне, тяготилась выверенной жизнью Бата. «Здесь красиво, комфортно, но очень скучно. Я не хотела бы так жить, – думала она и мысленно представляла себя владелицей лондонского дома, стоящего посреди лужайки. – Эту уродливую каменную вазу я уберу и поставлю фонтан или разобью клумбу с розами». Берта как-то не очень думала о том, что между этим домом и ней стоят как минимум два обстоятельства – замужество и родня мужа.
Когда Дэннис Кэмбвелл объявил родне, что совершенно не желает заниматься семейным бизнесом – поставкой ко двору Ее Величества канцелярских товаров и писчей бумаги, – его мать, леди Кэмбвелл, пять дней пила водку со странным для британцев названием «Шишкин». Впрочем, родня не сильно удивилась. Ни отказу Дэнниса, ни запою леди. Последняя не раз была замечена в злоупотреблении, а Дэннис всегда был строптивцем. Но вместе с тем именно на него возлагались надежды. Сэр Ричард, отец Дэнниса, был работающим аристократом в пятом поколении. Явление не частое, но все же встречающееся. Дело, когда-то начатое далеким предком, он любил и всеми силами старался привить эту любовь детям. В их большом доме в пригороде Лондона на почетном месте в дорогой рамке висел клочок серой бумажки с цветными прожилками – именно с этого клочка и началась история их бизнеса. По преданию, один из английских королей любовные послания предпочитал писать именно на бумаге этого сорта. Правда это или нет, уже никто не знал, да, собственно, это мало кого интересовало. Главное, что Королевская лицензия открывала широкие возможности для дела.