– Я могу войти? Мне поговорить надо.
Парень посторонился, она вошла во двор, и у нее сжалось сердце. То, что она увидела, было из какой-то другой жизни, из той, где на дачных верандах по вечерам пили чай с пряниками и вареньем, где большие тяжелые полотенца с кистями сохли на веревочках, натянутых между деревьями. Где любили качаться в гамаках и читать потрепанные книжки. Берта вдохнула воздух – он был тоже другим, хотя за забором шумела обычная московская улица.
– Я вот по какому делу, – произнесла Берта, – здесь будет строительство, будут строить что-то большое, по-моему, торговый центр и жилой дом, я точно не знаю. Мы сейчас изучаем мнения окрестных жителей – вам такое соседство мешать не будет?
Парень посмотрел на нее внимательно и, улыбнувшись, ответил:
– Мне не будет. Я здесь сторож. А хозяева будут дня через четыре. Им, я думаю, это не понравится. Они люди немолодые, к тому же достаточно капризные – из бывших начальников. Вам, наверное, лучше зайти через неделю, они в санатории. Но формально дом переписан на зятя. Дочери они оставили квартиру и дом в Пушкино. А тут ведь не собственность, аренда долгосрочная, которая потом на родственников распространяется. Вот они на него и переписали.
– Вы хорошо осведомлены, – Берта внимательно посмотрела на парня. Только сейчас она поняла, почему она про себя его окрестила «немолодой молодой человека». Парень был с седыми волосами. Он заметил ее взгляд и улыбнулся:
– Да, такая вот пигментация…
– Очень вам идет, – слукавила Берта, парень был симпатичным, но волосы сбивали с толку – казалось, будто на человеке был парик. Помолчав, она спросила:
– Вы не боитесь все рассказывать посторонним?
– Я рассказываю про то, что все знают. А всякие проверяющие сюда наведываются каждые полгода – не построили ли чего здесь, не нарушены ли условия аренды.
– Ну, и как? Не нарушили?
– Нет, не нарушили. Им как раз нравится, что здесь как раньше.
– А вы откуда знаете?
– Знаю, я тут вместо шофера, сторожа, компаньона и собеседника, – парень улыбнулся.
– Это у вас такой жизненный выбор? – Берта задала вопрос и пожалела. Ей было абсолютно все равно, какой у этого человека выбор. Ей важно было построить дом ее мечты.
– Нет, я учусь в консерватории. А этим немного подрабатываю, да и за жилье платить не надо.
– Можно, я посмотрю участок? – Берте вдруг захотелось «пошуршать» листиками.
– Конечно, проходите. Можно даже чая выпить, у меня печка в доме затоплена.
– Нет, нет, я спешу, просто вдруг захотелось побродить здесь. – Берта почувствовала, как раздражается. С одной стороны, она спешит – ей надо как можно быстрее закончить всю подготовку к битве за этот участок. С другой… С другой – здесь была какая-то магия – магия, разрушающая грубую повседневность. – Буду чай. И в доме погреюсь, но сначала посмотрю участок. – Берта кивнула, а потом соврала: – Чтобы второй не смотреть, они же, как я поняла, по документам – однотипные.
Парень был понятливым:
– Смотрите, а я пойду чашки доставать… – Не дожидаясь ответа, он пошел по ковру из листьев.
Берта посмотрела по сторонам. Дом стоял в центре, его огибали дорожки, старые, выложенные красным, покрывшимся мхом кирпичом. Участок сам по себе был не маленький, но казался еще просторнее из-за деревьев – высоких старых берез, которые свои кроны унесли куда-то в поднебесье. Берта ступила с дорожки в мягкую, пружинистую листву, сделала несколько шагов и вдруг почувствовала, как слезы подступили к глазам. Осеннее забвение, которое окружало этот дом, заставило ее внезапно вспомнить то время, когда были живы бабушки и дедушки, а отец еще был полон сил, когда всем происходящим с ней хотелось делиться и хвастаться. Берте захотелось вернуть те времена – времена большой семьи. Она внезапно вытащила из памяти давнюю обиду – так и не поняла отца и бабушку, которые долго не хотели переезжать к ней. Им казалось, что новая жизнь Берты слишком парадна и холодна, что сама Берта стала очень резкой и нетерпимой.
Она шла между берез, вдыхала сырой грибной запах, ей было и грустно, и спокойно. «Когда-нибудь я куплю себе такой дом. И буду в нем жить. И эти деревянные лестницы будут самыми последними лестницами в моей жизни. Только много видевший и много чем владевший может в полной мере оценить это место, – Берта внезапно ухмыльнулась. – Я неисправима – даже теперь мне на ум пришло слово – оценить!»
Чай они пили в большой комнате с печкой, деревянными полами и окнами, зашторенными темно-красными занавесками. Парень не суетился – он по-хозяйски выдвигал ящички, ставил на стол посуду. В комнате было тепло. Берта, бросившая пальто на большой кожаный диван, почувствовала жар.
– Здесь тепло и уютно. Хозяева, наверное, любят этот дом.
– Да, скорее любили. Большую часть года они теперь проводят в квартире. Но здесь действительно хорошо. – Он налил Берте чай в красную пузатую чашку и подвинул вазочку с печеньем. Печенье было немного мягкое, как будто стояло во влажном помещении, и еще пахло деревом. Берта, не стесняясь, принюхалась:
– Знакомый запах. Только вот не пойму.
– Немецкий мебельный лак. Запах на все времена. Вазочка стоит в старом буфете.
Берта посмотрела туда, куда показывал парень, – там, в сумраке угла, стоял небольшой, с резными дверцами шкаф. Она кивнула:
– Да, почти такой же был у нас. – Она посмотрела на печенье, которое было у нее в руке. – Привет. Печенье «Привет». Господи, прямо какое-то дежавю…
Она сделала глоток, а сама тайком посмотрела на парня. Тот успел переодеться и уже был в синей футболке с длинными рукавами и старых вельветовых брюках. Берта видела, что он ее тоже рассматривает, и поняла, что понравилась ему. Она привыкла к вниманию мужчин. Она видела, что он избегает смотреть ей прямо в лицо. И к этому она тоже привыкла – ее безукоризненная красота чем-то смущала людей, как будто ее совершенство невольно наталкивало на мысль об их собственных изъянах. Когда он прошел мимо, до нее долетел его запах – запах мужского тела и туалетной воды, бывшей в моде лет двадцать назад.
– У вас очень знакомая туалетная вода. Но вспомнить не могу.
– Ее мне хозяин дома подарил. У него куча еще даже не распакованных флаконов. Я не стал отказываться, он-то думает, что я совсем бедный и ничего не могу себе купить. Не хотелось его разочаровывать и обижать, – парень улыбнулся. – Он очень трогательный в своей уверенности, что мир катится в бездну. Хотя голова у него светлая, спорить с ним очень интересно. Хотите, я посмотрю, как вода называется… Я сам не очень внимательный к таким вещам. Кстати, меня зовут Владом.
– Очень приятно. А меня – Марина. – Берта играла в любимую игру детства – чужое имя словно шапка-невидимка…
Вода в этом старом душе была практически ледяная. Но Берта этого даже не заметила. Она не успела прийти в себя от острого наслаждения. «Соблазнила юношу. Совсем с ума сошла. Зачем я только это сделала. Господи, он же ребенок! – Берта смывала с себя мыло с резким аптекарским запахом. – И что это на меня нашло?! Я так скоро буду кидаться на всех мужчин». Она, поежившись, вылезла из ванны и стала вытираться полотенцем. На полочке у зеркала она увидала большой зеленоватый флакон. «Bogart» прочла Берта, понюхала – это был запах мужчины, который еще лежал на большом кожаном диване в жарко натопленной комнате с красными занавесками. Запах мужчины, который подарил ей сейчас радость, но которого она забудет, едва выйдет за эту старую деревянную калитку. Но запах Берта вспомнила. Он был из такого далекого времени, из такого далекого прошлого, что она, на всякий случай, не стала его ворошить. Закончив вытираться, она аккуратно повесила полотенце на тонкой трубе, достала щетку для волос и стала причесываться. В помутневшем и старчески рябом зеркале отражалась красивая, худенькая молодая женщина. В ней почти все было прекрасно. Кроме зеленых глаз – глаза были недобрые, колючие и совсем не счастливые.