«Где мой Павел? – писала Александра. – Как я люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем «жестокого, страшного Дыбенко», и страстно трепещущей нежности – то, что я так в нем полюбила. Это то, что заставило меня без единой минуты колебания сказать себе: да, я хочу быть женой Павлуши… Павлуша вернул мне утраченную веру в то, что есть разница между мужской похотью и любовью. Похоть – зверь, благоговейная страсть, а любовь – нежность».
Да и Дыбенко пришлось наслушаться упреков от своих матросов. Братва, с которой Дыбенко ранее устраивал грандиозные пьянки и шумные обыски в буржуйских домах, обиделась: «Нас на бабу променял?!» На что он ответил: «Разве это баба? Это Коллонтай».
Интересное все-таки определение для любимой женщины. Но если копнуть глубже, то Павел Дыбенко никогда не считал Коллонтай обыкновенной женщиной. Вот что он сам писал по этому поводу: «Да, я никогда не подходил к тебе как женщине, а как к чему-то более высокому, более недоступному. А когда были минуты и ты становилась обыденной женщиной, мне было странно и мне хотелось уйти от тебя».
Он любил ее. Какой нежностью наполнены его письма, написанные Александре: «Как бы мне хотелось видеть тебя в эти минуты, увидеть твои милые очи, упасть на грудь твою и хотя бы одну минуту жить только-только тобой». «Мой Ангел!» – так он обращался к ней, неизменно с большой буквы.
В конце концов, и Балтийскому флоту пришлось смириться с выбором их предводителя. Хотя в отместку «предательству» Дыбенко его любимую женщину наградили прозвищем: «Центробаба!». Дыбенко сопровождал ее во всех поездках по кораблям Балтийского флота. Они не могли расстаться ни на минуту. Однако им пришлось это сделать. Я уже писала, что некоторое время после июльских беспорядков 1917 года Александре Коллонтай пришлось провести в тюрьме. Арестован был и Дыбенко. Он писал ей трогательные письма, которые адресовались «гражданке Коллонтай». Правда, стража отказывалась ей их передавать. Александра маялась в тюрьме, где не было ни одной политической арестантки, сплошные уголовницы. Вскоре Коллонтай выпустили под залог. И они с Дыбенко снова встретились.
7 ноября 1917 года наступил день, изменивший судьбы мира. Коллонтай вошла в состав нового, уже советского правительства, в качестве наркома государственного призрения (что-то вроде министра по социальным вопросам). Так она стала первой в мире женщиной-министром. Она арестовала всех старых сотрудников этого министерства, которые не пускали ее на рабочее место. И отняла у них ключи. Затем позаботилась об инвалидах войны. Чтобы найти помещения для Дома инвалидов, она приказала взять штурмом Александро-Невскую лавру. Ее встретили звоном колоколов, прихожане пытались не пустить. Но тщетно. Лавру захватили. На следующий день во всех церквах Александру Коллонтай предали анафеме. Узнав об этом, она расхохоталась. Вечером они с Дыбенко, коллегами по наркоматской службе и матросами отметили это дружеской попойкой.
Жестокое время, жестокие нравы! Имя Коллонтай знала вся страна. Коллонтай шокировала своей неженской, по тем представлениям, активностью, своими декретами о новом положении женщины, своим неприкрытым и бурным романом с Дыбенко. Единственная женщина в новом революционном правительстве, она вызывала ужас у населения. Не только ужас, но и восхищение. Конечно, осуждений было больше. Про нее слагали памфлеты, анекдоты, рисовали карикатуры. Чего только стоит следующая под названием «Междуведомственные трения», а изображена была на ней… двуспальная кровать, возле которой рядышком на коврике стояли грубые матросские сапоги и изящные дамские туфли. Грубый укол в адрес двух наркомов.
Вскоре случилось событие, которое повлекло спад политической карьеры Александры Коллонтай. В феврале 1918 года, когда большевики отказались подписать мирный договор с Германией, немецкие войска перешли в наступление. Наркомвоенмор Павел Дыбенко сам отправился на фронт под Нарву, командовать войсками. Он был хорошим организатором, но не имел ни малейших способностей в тактике ведения боевых действий. Первый Северный летучий отряд революционных моряков под командованием Дыбенко, прибыв на фронт, захватил цистерну со спиртом. Последствия вполне предсказуемы. В первом же бою пьяные морячки потерпели поражение и сбежали с линии фронта.
В марте 1918 года, на IV съезде Советов было принято решение «об отставке с поста наркома по морским делам товарища Дыбенко Павла Ефимовича, беспричинно сдавшего Нарву наступающим германским войскам». Одновременно несколько фронтовых комиссаров обвиняли его в «пьянстве, приведшем к трагическим последствиям». Дыбенко арестовали, было начато следствие. По законам революционного времени бывшему наркому грозил расстрел.
Александра бросилась на защиту любимого, зная, чем грозит ей этот поступок. Она написала заявление об отставке с поста Наркома государственного призрения, что, было, разумеется, очевидным протестом. Ей этого не простили. Но разве ее волновали такие мелочи в тот момент?
Она пишет Павлу: «Счастье мое! Безумно, нежно люблю тебя! Я с тобой, с тобой, почувствуй это! Я горжусь тобою и верю в твое будущее. То, что произошло, до отвращения подло, самое возмутительное – несправедливо. Но ты будь покоен, уверен в себе, и ты победишь темные силы, что оторвали тебя от дела, от меня. Как я страдаю, этого не скажешь словами. Но страдает лишь твоя маленькая Шура, а товарищ Коллонтай гордится тобою, мой борец, мой стойкий и верный делу революции товарищ…» И еще: «Вся душа моя, сердце, мысли мои, все с тобою и для тебя, мой ненаглядный, мой безгранично любимый. Знай – жить я могу и буду только с тобой… Будь горд и уверен в себе, ты можешь высоко держать голову, никогда клевета не запятнает твоего красивого, чистого, благородного облика…»
Александра обивает пороги высших инстанций, она умоляет простить Дыбенко. Даже решается на немыслимый, казалось бы, шаг. Выпросив свидание с Павлом, ожидающим решения Военного трибунала, она предлагает ему сочетаться законным браком. Она, ярая противница официальных связей, кричащая, что для любви не требуется никакого документа, решается на этот шаг. Ради него, ради любимого.
Позже Коллонтай напишет в своих воспоминаниях: «Я не намеревалась легализовать наши отношения, но аргументы Павла – если мы поженимся, то до последнего вздоха будем вместе – поколебали меня. Важен был и моральный престиж народных комиссаров. Гражданский брак положил бы конец всем перешептываниям и улыбкам за нашими спинами…»
На следующее утро все газеты написали, что Павел Дыбенко и Александра Коллонтай сочетались законным браком, о чем в Книге актов гражданского состояния была сделана первая запись. С тех пор и существует легенда о браке номер один, от которого ведет отсчет история советской семьи. На самом деле никакой записи не было. Спасибо фиктивному сообщению, теперь Александра могла спасать Павла на правах законной жены. И чудо свершилось: Дыбенко отпустили, правда, только до суда, «под поручительство законной жены», без права выезда из Москвы.
И тут Дыбенко наносит жене удар, подлый и жестокий. Несмотря на запрет, он уезжает в Курск, где стоят верные ему войска балтийских моряков. Радость освобождения он делит не с Александрой, потерявшей все ради его спасения, а со своими друзьями – балтийцами.