Я сказал осторожно:
– По крайней мере, я понимаю, почему... гм... из моего мира.
Он рассмеялся, потер руки.
– Честно говоря, я никак не верил, что такое удастся... Нет, я не сомневался в своих возможностях, но когда мы с Ним заглянули в твою душу... Там при Нем была свора ангелов, так они разбежались с воплями. Ужаснулись, значит. Страшно смотреть в черные бездны... Но Он посмотрел и махнул так это вяло рукой. Помоему, даже не понял, что увидел. Или глазами стал слабоват.
Он смеялся у потирал руки, на меня смотрел взглядом собственника. Он победил, молодой и сильный, а одряхлевший Бог уже, видно, допустил ошибку. Не рассмотрел, что в моей душе для него нет места вовсе, зато Тьмой занято все.
– И что же, – спросил я, – все, что я делаю... я делаю на пользу наступающей Тьме? Он кивнул. Глаза стали серьезными.
– Да.
Я подумал, спросил:
– Но как же... я ведь помог привезти мощи Тертуллиана... Я не дал заговорщикам сбросить короля с трона.
Он развел руками.
– Ты сам знаешь ответы. Загляни в себя. Не хочешь?.. Это в тебе остатки морали прошлых эпох. Нет, не твоей эпохи, а времен твоих отцов-дедов. Ты делаешь то... что делаешь, но пока стыдишься называть это своими именами. Ничего, и этот предрассудок уйдет очень скоро. Я могу тебе назвать пока только общий признак... все, что ты делал, ты делал для себя, а не для других. А это, сам понимаешь, единственно правильно и честно. И по отношению к себе, и по отношению к другим.
Из меня вырвалось:
– Ложь!
– Хотя я – Отец Лжи, – сказал он мирно, – и прочее-прочее, как только меня ни называют, но я не вру. Да, на тебя не действует магия... потому что ты родился в другом мире. На тебя действует другая магия, магия того мира, неведомая здесь... Более того, даже я не могу заглянуть в тебя, увидеть твою суть. Единственное, что могу сказать наверняка: Старик крупно лопухнулся, не возражая против твоего переноса! Ты – из того мира, где я уже на белом коне. И принимаю парады! А мне под ноги бросают трофеи... какие, сам назовешь, если подумаешь.
– Но.... – сказал я, – а как же...
Он тонко улыбнулся:
– Это я запустил в обращение прекрасный лозунг, который сразу прижился: книги имеют свою судьбу! Но это верно не только с книгами. Еще больше – к человеку. Мало ли какую судьбу готовил вам Старик! Гениальное творение начинает жить своей жизнью с момента сотворения. Я лишь помогаю ему жить... правильно. Умно. Рационально. Ты против того, что надо жить по уму?
Он смотрел странными мерцающими глазами. Я хотел отмолчаться, но он ждал ответа. Я выдавил через силу:
– Нет.
– Спасибо, – сказал он просто, но с торжеством. На его месте слабо блеснул огонек, словно электрический разряд. Сатана исчез, словно сам себя выключил. Я снова видел темный алтарь, наполовину укоротившиеся свечи, толстую книгу, от нее никакого свечения, никаких признаков Мощи или Святости. Старая, потертая книга, которую читали многие, читали внимательно, вдумчиво, часто заламывая «ослиные уши».
По уму, повторил я злобно. Он хочет, чтобы все жили по уму. Свободно и раскованно. А церковники хотят свободную мысль заковать в оковы догматов. Щаг вправо, шаг влево – попытка к бегству. Только вот такую прямую дорогу, товарищи, в светлое будущее всего человечества, в царство Христа, царство свободы... грудью проложим себе...
Хотя конечно, если честно, только распоследняя сволочь или бомж отказывается от догматов, от веры. Пусть они даже ложные, вроде «Все люди равны», «Запад нас спасет», «Честность – лучшая политика», «Так делать не принято», но они ведут нас по жизни, а без них мы вообще превратились бы в зверей. Или в скот. Без веры в то, что надо быть честными, мы, поступающие нечестно, скатились бы еще ниже простой нечестности!
Так что вера... вера необходима. Но при чем здесь церковь? Христос? Нелепый рай на облаках и смехотворный ад в преисподней, где зарождаются вулканы? Да ни при чем, это для общего употребления, как уже дал понять инквизитор. Для чистых душ. А для тертых – можно приоткрыть занавес чуть шире.
Вера, к примеру, заставляет продвигаться этих людей все дальше и дальше на юг, покоряя, повергая, сжигая и разрушая чужие ценности, чужие культуры, чужих богов и чужую религию. Не будь этой неистовой веры, то сразу началось бы гамлетовское: а прав ли я, а надо ли завоевывать, а может быть, пусть меня завоюют и поставят, как им приятнее?
Сатана говорил про ум, разум, намекал на прогресс, науку, но, если опять же честно... а мне самому это не нравится, я из числа тех, кто любит побалдеть под пивко с доступными девочками, так вот если совсем уж честно, то эта вера и догматы нужны и разуму, и науке, и всему-всему, что делает человек. Иначе он такого наделает...
Как будто издали прозвучали голоса. Я с трудом повернул занемевшую шею. Из пристройки выходили два священника. Лицо отца Дитриха побледнело, осунулось, а под запавшими еще больше глазами повисли набухшие неводы. Второй священник, отец Гарпаг, выглядел не свежее. От них пахнуло крепким потом, словно только что пробежали пару миль. Или же положили перед иконой пару тысяч земных поклонов.
Окна загорелись оранжевым огнем. Утренние лучи солнца переломились в цветном стекле, упали на пол, коснулись алтаря, подползли ко мне. Я прищурился от брызнувшего в глаз солнечного зайчика, помотал головой.
Отец Дитрих спросил встревоженно:
– Сэр Ричард, как прошло?
Второй священник принюхался, вздрогнул.
– Отец Дитрих, – проговорил он дрожащим голосом, – здесь были не только соблазны... Пахнет смолой и серой! Но ведь это же... храм!.. Как могла сюда проникнуть нечистая сила?
Я смолчал, опять некстати вспомнил про Павла, основателя церкви. Простой, нетитулованной нечистой силе не войти, но уж святой Павел может входить во все церкви мира. Нет, нельзя так думать, это уловки дьявола.
– Как прошло? – повторил отец Дитрих. В его лице нарастало выражение страха. Я посмотрел ему в лицо, он вздрогнул и отшатнулся.
Я попытался встать, но колени не слушались. От ледяного пола за многочасовое стояние холод проник в мои кости, смял суставы, заморозил межсуставную жидкость. Я пошатнулся, отец Дитрих подхватил меня, сказал в ухо громко и настойчиво:
– Это все иллюзия!.. Враг стремится сокрушить твою веру!.. Верь!
Я стиснул зубы, напрягся. Тело затрещало, за часы ночного бдения застыли не только колени, я разгибался с таким трудом, что кости щелкали, будто непрестанно ломали поленья, а то и бревна. Но я все же встал, отец Дитрих отнял руки, я пошатывался на онемевших ногах, но не падал.
Отец Гарпаг спросил торопливо:
– Что вам являлось? Какие видения мучили?
Я сказал тихо:
– У каждого свой ад.
– Да-да, – торопливо согласился отец Гарпаг. – Сэра Будоргана, к примеру, мучили... просто истязали, не поверите ли, сценами обжорства и неумеренного чревоугодия, а сэра Штергла – видениями роскошных блудниц... В то время как сэру Бергу ничего не являлось, кроме залитого кровью трона и его брата с перерезанным горлом...