Луи-Наполеон утверждал, что предложенная им система государственного управления, созданная в начале XIX века Наполеоном, сможет, как это было в прошлом, обеспечить Франции покой и процветание. В то время, как республика и монархия, по его мнению, представляют собой правительства, которые не имеют за собой силы, поскольку монархия несовместима с принципом народной демократии, а республика превращает народную демократию в анархию. И если не республику и не монархию, то какую же систему предлагал принц? Естественно, он имел в виду империю. Еще накануне переворота принц-президент думал не только о том, чтобы избавиться от опасного конкурента в лице роялистского Законодательного собрания и разгромить тайные общества, но и об установлении империи. Так, маршал де Кастэлян записал в своем журнале разговор, состоявшийся за несколько дней до переворота: «Я нашел у графа Моле г-на Персиньи, фаворита принца Луи-Наполеона, который мне откровенно рассказал, что для спасения Франции необходимо восстановление Империи, нужен Сенат, Государственный Совет, хорошо оплачиваемое чиновничество и имперская конституция» {209}.
Новость о восстановлении всеобщего голосования и разгоне Законодательного собрания, состоящего из нотаблей, вызывала одобрение среди читающих афиши, а в целом можно говорить о некоторой растерянности и безучастности парижских горожан. Второго декабря все прошло спокойно, но уже третьего стали появляться первые баррикады, а четвертого наступила драматическая развязка: попытку сопротивления перевороту предприняли левые республиканцы. Группа левых депутатов во главе с Виктором Гюго призвала народ к оружию, к активной защите конституции против «узурпатора-президента» и создала «Комитет сопротивления» перевороту. 3 декабря на улицах Парижа началась постройка баррикад. Отдельные депутаты «Новой Горы» во главе с Боденом отправились в Сент-Антуанское предместье и соорудили там баррикаду, пытаясь увлечь рабочих на борьбу. Депутату Бодену, погибшему позже в перестрелке, рабочие крикнули: «Долой двадцатипятифранковых!» (суточные, выдававшиеся депутатам) {210} и отказались поддержать его призыв к сопротивлению. Во второй половине дня в рабочих кварталах Сен-Мартена и Сен-Дени началось уже серьезное республиканское восстание. Участники тайных республиканских обществ вступили в борьбу с полицией и войсками.
Во главе министерства внутренних дел стоял Морни, который хорошо изучил тактику баррикадных боев в Париже в 1830-м и 1848 годах, когда несвоевременный ввод войск обеспечивал победу восставших. Опасаясь затяжной борьбы, способной привести в движение массы, руководители бонапартистского переворота Морни и Сент-Арно решили покончить с восстанием коротким и беспощадным ударом. Вечером 3 декабря войска были уведены в казармы. Воспользовавшись этим, республиканцы расширили район восстания. 4 декабря сеть баррикад охватила уже весь правый берег Сены до ворот Сен-Дени. Число защитников баррикад было невелико — около 1200 человек, преимущественно рабочих, членов тайных обществ. Днем 4 декабря против восставших республиканцев было двинуто 30 тысяч отборных войск с артиллерией. По приказу Морни войска передвигались плотными колоннами и в полном порядке занимали заранее обозначенные позиции. Но в результате трагической ошибки или провокации войска открыли беспорядочную стрельбу, управление войсками было потеряно, и жертвами побоища стали буржуа и толпы зевак, собравшихся посмотреть на проходившие мимо войска.
В очередном донесении Яков Толстой указывал, что «восставшие, не будучи в состоянии противостоять 100 000 человек (цифра явно преувеличенная. — Прим. авт.), решившимся выполнить свой долг и возбужденным против черни, все внезапно исчезли из переулков и узких улиц, которые преимущественно они всегда занимают. По всей вероятности, тайные общества, которые за последнее время были так ловко организованы, соберут их опять, — таково, по крайней мере, мнение префекта полиции. Этот последний… приказывает производить домашние обыски во всех подозрительных домах, пользуясь осадным положением. Обыски дали хорошие результаты. Говорят, что со вчерашнего числа при этом были задержаны 800 человек. Многие из народных представителей отпущены» {211}. Как можно заключить из сообщения, против войск как раз и выступили участники тайных обществ, поскольку сопротивление носило организованный, а не спонтанный характер.
Многие очевидцы отмечали, что хотя Луи-Наполеон и сохранял невозмутимый вид во время переворота, в глубине души он трепетал. Страх Луи-Наполеона за свою судьбу и успех дела можно понять, однако нужно признать, что страх этот был вполне обоснован по причине существования многочисленных тайных обществ, которые вступили в борьбу с ним. Если мы обратимся к истории Первой империи, то увидим, что сам император Наполеон боялся их. «Это были люди, — как хорошо сказал о них Дж. Берти, — которым все было по плечу, для которых любой смелый план не казался невозможным, отважные военные и заговорщики, пережившие трагические годы Конвента и кровавые суровые битвы наполеоновского периода, люди своеобразного склада ума, понять которых нелегко историку, не получившему боевого крещения в огне революционных битв. Эти тайные общества были реальной силой, и такой человек, как Наполеон, который никого и ничего не боялся, пасовал перед ними» {212}.
В этом контексте понятен страх и самого Луи-Наполеона, и руководства армии, которой предстояло вести войну с невидимым противником, на котором нет знаков отличия, когда не знаешь, в кого стрелять, а на кон поставлена не только карьера, но и сама жизнь. Нужно отметить, что в ходе уличных боев участники тайных обществ нередко прибегали к провокациям: они стреляли поверх голов зевак в солдат, которые в ужасе отвечали залпами по толпе, откуда раздавались выстрелы. «Войскам были даны очень строгие инструкции, — сообщал в Петербург Толстой, — и они применялись с большой точностью. Было приказано стрелять по толпе и домам, откуда произведены ружейные или пистолетные выстрелы. Очевидец рассказывал мне, что он находился в толпе любопытных на улице Лаффит, когда там проходил батальон. Какой-то молодой человек, отделившись от толпы, выстрелил из пистолета в солдат. Они моментально повернулись к толпе и произвели залп, которым было убито и ранено до 15 человек, в том числе две женщины».
Драма на бульварах явилась прежде всего следствием психического возбуждения и перенапряжения солдат, в которых стреляли непонятно откуда и непонятно кто. Этой же точки зрения придерживался и современник событий, автор известной работы «Рассказ о перевороте 2 декабря» Кинглэк А.В.: «По всему этому, я понимаю ход дела так: натуральный и очень основательный трепет президента и некоторых его сообщников за свою судьбу обратился в яростную тревогу, перешедшую от них на генералов, от генералов этот ожесточающий страх за себя спускался все ниже и ниже в войска и охватил солдат с такой одуряющею силою, что они, не дожидаясь команды, вдруг повернулись к безоружной толпе зрителей — мужчин и женщин и стали стрелять. Если принять такое объяснение, то надобно будет отбросить теорию, приписывающую принцу Луи Бонапарту злодейское умышленное устроение убийств на бульварах для наведения страха на Париж и подавления оппозиции…» {213}. Если принять во внимание провокационные действия боевиков-террористов, то окажется, что сам Луи-Наполеон лично не предусматривал проведение расстрелов на бульварах в качестве устрашающей меры для наведения страха на Париж и подавление оппозиции. Не соответствует истине и тезис об алкогольном опьянении солдат. Яков Толстой в своем сообщении в Петербург категорически опровергал слухи «… о деньгах, розданных войскам, и о состоянии опьянения, в котором, по заявлению английских газет, их все время держали, то это все неправда».