— Ты понимаешь, тупица, что ты наделал? Ты своими руками разрушил построенную мной, — она стукнула себя в грудь стиснутым кулачком, — твою дорогу к трону.
— Но разве я могу жениться на своей сестре?
Мать возмущенно втянула воздух:
— Да кто говорил об этой подзаборной сучке, которая вешается на всяких базарных нищих и портовых стражников! Ты стал бы единственным базиллиусом!
— А ты бы крутила мной на пару с Юнонием, — Франк саркастически улыбнулся. — Вернее, крутил бы Юноний, тебя бы он вряд ли подпустил близко к трону.
— Как ты разговариваешь с матерью? — взвизгнула она.
— Так, как она того заслуживает, — холодно ответил Франк и вышел из покоя, шарахнув дверью.
Ночью он предложил Беллоне выйти за него замуж и уехать с ним. Она печально улыбнулась и покачала головой:
— Нет, Франк, я не пойду с тобой к подножию богини и не уеду с тобой. Я не могу бросить Толлу и никогда не смогу смириться с тем, что тебе будут шептать обо мне в любой подворотне. Тебе не нужна такая жена. Но знай, когда бы ты ни приехал в Эллор, я жду тебя. И так будет до тех пор, пока ты сам меня не бросишь.
Он едва успел проскочить, пока не закрылись перевалы. Войдя в кабинет Грона, он увидел там Гагригда и Сиборна. Только он успел доложить о прибытии из отпуска, как Грон заявил:
— Ну вот, все проблемы решены.
Франк непонимающе посмотрел на них. Гагригд улыбнулся и объяснил:
— Сиборн будет заниматься только Академией. Ее переводят в Южный бастион, в долину Эгиор. Меня ставят на первый полк. Тебе принимать «ночных кошек».
Франк не верил своим ушам.
— Но… как же так… ведь я…
Грон рассмеялся:
— Ну вот, а ты говорил, что он, получив команду, не задает вопросов.
Франк захлопнул рот и отдал честь:
— Есть. Разрешите идти принимать сотню.
Грон одобрительно кивнул:
— Подожди на улице, капитан Гагригд сейчас спустится.
Франк вышел на улицу. Было не по-зимнему тепло. Солнце светило ярко, так что на обрезах крыш начали появляться сосульки. Франк вдохнул воздух полной грудью и улыбнулся. Он был дома.
Они лежали на густой медвежьей шкуре, прикрытые только роскошными волосами Толлы, которые разметались по его груди и животу.
— Боги, неужели ты опять уедешь?! — прошептала она.
— Еще не скоро, — мягко ответил Грон, — у нас есть еще почти две луны.
Толла отбросила волосы и села на шкуре.
— О, Грон, я больше так не могу. Всю зиму я жду, когда наконец приедешь ты, а когда ты приезжаешь, я теряю голову. Совершаю глупейшие ошибки. Юноний вертит мной, как хочет.
Грон сел.
— Ну уж в это я никогда не поверю.
Она повернула к нему мокрое от слез лицо.
— Понимаешь, наша связь уже для него не секрет.
Грон усмехнулся:
— Не только для него. Убогно еще год назад поздравил меня. Правда, когда он понял, что я не хочу продолжать эту тему, то больше к ней не возвращался.
Толла кивнула со слабой улыбкой, но потом снова посерьезнела:
— Кроме того, мне кажется, Юноний знает, кто ты.
Грон помолчал. О том, кто он такой, знала только дюжина самых близких друзей. Конечно, если не принимать во внимание посвященных. Впрочем, то, что Юноний обладает этим знанием, было лишним подтверждением тому, в чем он и так был уверен.
Толла тряхнула волосами.
— Ну почему боги так несправедливы ко мне?!
Грон вздохнул, протянул руку к одежде, комом валявшейся рядом со шкурой, и начал одеваться. Толла смотрела на него печальными глазами. Когда он затянул ремень, она тяжело вздохнула и произнесла:
— Мне придется выйти замуж, Грон.
Он замер, потом медленно повернулся к ней:
— За кого?
Она горько усмехнулась:
— Ты можешь догадаться.
Грон задумчиво покачал головой:
— Значит, Юноний перетянул на свою сторону солидную часть систрархов городов.
Толла поднялась на ноги и тоже начала одеваться. Грон испытующе смотрел на нее:
— Я могу помочь тебе справиться с этим.
В ее глазах вспыхнула надежда, но через мгновение погасла.
— Как?
Грон свистнул, и Хитрый Упрямец степенно вышел из-за деревьев. Грон подсадил Толлу в седло ее белоснежной Нэрос и вскочил в седло сам. Некоторое время они ехали молча, потом Грон договорил:
— Понимаешь, мы все только думаем, что поступаем только так, как хотим сами. На самом деле у каждого из нас торчат во все стороны такие невидимые ниточки, как у кукол-марионеток. Дерни тебя за одну — поднимется рука, за другую — откроется рот.
Толла усмехнулась:
— Я уже десять лет дергаю за эти ниточки.
Грон кивнул:
— Правильно. А сейчас дернули тебя, и тебе кажется, что некуда деваться.
— Я уже выросла из того возраста, когда кажется, что, стоит только рвануться, и ниточки оборвутся, — молвила Толла. — Если я откажусь стать женой Алкаста, Юноний начнет гражданскую войну.
— Вот видишь, — пришла очередь усмехаться Грону. — Ты дергала за ниточки, и другие люди прыгали, как тебе хотелось, но стоило кому-то дернуть твои, как ты пришла в ужас.
Она недоуменно посмотрела на него:
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, что Юноний так же, как и ты, забыл, что где-то болтаются концы и его ниточек. Он так часто двигал людьми, как куклами, что стал казаться себе чем-то вроде бога — не хуже тех, кто наверху, — вершащего судьбы мелких людишек. А это ошибка — что в политике намного хуже, чем преступление. Он такой же, как и все, и может очень скоро в этом убедиться.
Толла смотрела на него широко распахнутыми глазами, потом лицо ее прояснилось, и она восторженно прошептала:
— Ты хочешь потянуть за его ниточки?
Грон рассмеялся:
— Это изрядно испортит ему настроение.
Они выехали из леса и остановились на опушке, за гребнем начинался Сад сереброногих. Толла встревоженно посмотрела на Грона:
— Как ты будешь спускаться?
— Так же, как и поднимался. — Он с улыбкой похлопал Хитрого Упрямца по шее. — Этот сварливый парень, по-моему, может забраться даже по отвесной стене не хуже горного барса.
Грон наклонился в седле, притянул девушку к себе и поцеловал.
— Держись, все поправимо.
— Когда я тебя увижу?