— Явился, сын базиллиуса, где только прыщи свои потерял?..
Франк улыбнулся про себя: чему-чему, а терпению сержант Смив его научил. Посидев чуть-чуть, он взял в руки киафару и стал наигрывать простенькие, но приятные мелодии. Народ навострил уши, а потом стал перебираться поближе. Когда Франк запел, песню дружно подхватили, и он почувствовал, как отношение к нему начинает меняться. Подошло время обеда, все поднялись и пошли к дверям в обеденный зал, и тут от дверей раздался голос, от которого у него дрогнуло сердце:
— Ба, маленький сын базиллиуса, где же ты столько пропадал?
Франк улыбнулся и произнес:
— Здравствуй, Беллона.
Она подошла к нему, все такая же рослая, крепкая и гибкая, и окинула его насмешливым взглядом:
— А ты изменился, не знаю, правда, насколько?
Народ замер, с любопытством ожидая, что будет дальше. Франк, продолжая улыбаться, отложил киафару, поднялся и произнес:
— В чем-то изменился, а в чем-то нет.
Она впервые взглянула на него снизу вверх и спросила:
— А в чем да и в чем нет?
— Я избавился от прыщей и слегка подрос, но я все так же хорошо пою и играю на киафаре, и ты мне по-прежнему нравишься.
Встреча с сестрой прошла неожиданно тепло. Возможно, это была заслуга Грона. Во всяком случае, из ее личных покоев он вышел обладателем собственных покоев во дворце, о чем раньше страстно мечтал, но не мог даже надеяться.
Вечером он сидел в одном из дальних покоев, смотрел на звезды сквозь открытое окно и бездумно перебирал струны киафары. За спиной было обширное ложе, застеленное шкурами, и он подумывал о том, что, возможно, и не стоит возвращаться в выделенную ему комнату, а, когда потянет ко сну, завалиться прямо здесь. Тут дверь покоя тихо отворилась. Видимо, пришел хозяин комнаты. Франк взял еще несколько аккордов и вздохнул — надо было идти.
— Прости, друг, что задержался в твоей комнате, я уже ухожу.
Он встал и, повернувшись, замер. Беллона, нагая, сидела на ложе и насмешливо смотрела на него:
— Эй, ты случайно там не умер? Кто-то говорил мне, что я ему по-прежнему нравлюсь.
Франк шагнул к ложу, взял ее лицо в ладони, нежно поцеловал и опрокинул ее на ложе.
На следующую ночь она вернулась. И на следующую тоже. Потом он уже перестал их считать. Однажды ночью он проснулся и увидел, что она сидит на ложе и плачет. Он коснулся ее плеча и спросил:
— Что случилось?
Она дернула плечом.
— Ничего.
Он сел и обнял ее. Она уткнулась в его волосатую грудь и затихла. Только всхлипывала. Он поцеловал ее в макушку и нежно сказал:
— Расскажи мне, и, клянусь, я сделаю так, что ты больше никогда не будешь из-за этого плакать.
Она вдруг дернулась, оттолкнула его и отвернулась. Он схватил ее за плечи и повернул к себе. Она попыталась вырваться, но ей это не удалось. Минуту он смотрел в полные слез глаза, а потом она прошептала:
— Проклятье, я слишком стара для тебя.
Франк улыбнулся и провел рукой по ее крепкой груди:
— Я этого не заметил.
В этот момент в дверь грубо забарабанили. Франк погладил Беллону по волосам и пошел к двери. Когда он открыл, на пороге стоял Алкаст. Окинув Франка насмешливым взглядом, он иронично произнес:
— Прошу простить, но тебя хочет видеть мой отец и твоя мать.
Франк улыбнулся. Матушка добилась своего. Ее опять включили в политические расклады. Он мягко покачал головой:
— Сейчас ночь.
Алкаст высокомерно усмехнулся и шагнул в комнату, открыв стоящих за ним дюжих реддинов.
— Не бойся, дворец безопасен, к тому же тебя проводят.
Сопроводив свои слова выразительным взглядом, он повернулся к ложу. В то же мгновение его брови взлетели вверх, а потом он засмеялся:
— Так ты все-таки затащил ее к себе в постель? Поздравляю, ты присоединился к славному братству.
Франк почувствовал, как кровь хлынула к лицу, но он тут же взял себя в руки и расслабился. Алкаст шагнул к ложу и пренебрежительно махнул ему рукой:
— Иди, Франк, я побеспокоюсь, чтобы она не замерзла.
— Алкаст, тебе лучше уйти.
— Что-о? — удивленно повернулся к нему Алкаст.
— Ты меня раздражаешь.
— Ха-ха-ххек.
Франк ударил его кулаком по темечку, и Алкаст мешком свалился у ложа. Франк повернулся к реддинам:
— Заберите его.
Старший осторожно произнес:
— Нам приказано было проводить вас.
— И что вы будете делать, если я не пойду?
Реддины угрюмо переглянулись. Прямого приказа применять силу они не получали, и тот, кто мог бы его отдать, валялся без памяти. А проявлять подобную инициативу в отношении сына базиллиуса…
Когда утром Франк с Беллоной спустились в нижние покои, Алкаст встретил его ненавидящим взглядом и, презрительно кривя губы, что-то пробормотал. Плотная толпа подлиз вокруг него радостно загоготала, зашевелилась, и оттуда выскочил Ксун, один из ближних прихлебателей Алкаста. Окинув взглядом Франка, перебирающего струны киафары, он презрительно посмотрел на Беллону и громко произнес:
— Ну как, Франк, тебе понравилась моя подстилка?
Беллона сжалась как от удара, а Франк отложил киафару в сторону и спокойно, но так же громко произнес:
— Если ты еще раз произнесешь это слово, я отрежу тебе язык.
Над покоем повисла мертвая тишина. Ксун бросил встревоженный взгляд на Алкаста, но тот лишь криво усмехнулся, и Ксун вновь подбоченился и повторил:
— Что ж, если моя подстилка тебе нравится, я дарю ее те…
Франк неуловимым, но стремительным движением скользнул к нему и ударил… Ксун рухнул на колени. Франк надавил на болевую точку у основания нижней челюсти и, когда тот от боли разинул рот, молниеносным движением руки вытащил и растянул язык, а другой рукой полоснул по нему кинжалом. Ксун отчаянно завизжал. Франк брезгливо отбросил кровоточащую мякоть и, повернувшись к слуге, как и все оцепенело пялящемуся на эту картину, кивнул на Ксуна и произнес:
— Позови лекаря, надо прижечь, а то захлебнется собственной кровью.
Когда Ксуна унесли, Беллона подняла измученное лицо и тихо спросила:
— А что теперь?
Франк обнял ее, прижал к себе и произнес:
— Подожду, кто будет следующий, а потом отрежу язык ему. — Он повернулся к Алкасту и добавил чуть громче: — И тому, кто вложил в его губы эти слова.
Дома разбушевалась буря. Мать при любом малейшем шуме ахала, нюхала соль, стонала и жаловалась на ужасную мигрень, орала на него, как уличная торговка.