— Что думаешь? — одними губами спросил Глав.
Арил пожал плечами. От перелеска до дороги было около сотни шагов, так что кто с кем там рубился, различить в темноте было невозможно. То есть как раз кто и с кем, было понятно. Потому что среди криков людей отчетливо различался перекрывающий их знакомый утробный рев орков. Но вот сколько было тех и других и был ли у них шанс, вмешавшись в схватку, склонить чашу весов в свою сторону — было совершенно непонятно. Более того, судя по тому, что в криках людей все чаще звучали нотки отчаяния, похоже было, что орки явно одолевают. И, скорее всего, их вмешательство изменить что-то уже не могло. Но Арил вдруг вздохнул и, скрипнув зубами, пробормотал себе под нос:
— Да чтоб я в сердце своей страны от свинорылых прятался! — И, махнув рукой, дал команду двигаться в сторону схватки.
Они едва успели. Когда полтора десятка спешенных разведчиков приблизились к схватке на два десятка шагов, все уже было почти кончено. У двух фургонов, которые перехватили орки на дороге, отчаянно рубились всего пятеро мужчин, на которых наседало не меньше десятка орков. Еще почти дюжина орков стояла вокруг и злобно ворчала, подзадоривая своих. Арил оглянулся и едва не ругнулся про себя. Тоже мне, командир — рванул вперед, ничего не организовав. Слава богам, хоть подчиненные попались опытные — все арвендейльцы были с луками, на тетивы которых уже были наложены стрелы. Да… расслабился он под командой Троя. А ведь когда-то и сам в десятниках ходил… В этот момент оркам удалось срубить еще одного защитника, и вся толпа свинорылых разразилась радостными криками. Глав, также прихвативший свой арбалет, зло оскалился и свирепо посмотрел на Арила. Арил втянул воздух сквозь стиснутые зубы, затем кивнул и, воздев вверх обе руки с кунаками, дал сигнал приготовиться. Арвендейльцы быстро рассыпались полукругом и натянули тетивы. Арил покосился на своих бойцов: вроде все готовы — и резко опустил обе руки…
Бывший герцог Эгмонтер величественно скользил вверх по парадной лестнице дворца, старательно делая вид, что совершенно не замечает либо как минимум не обращает внимания на орков, толпящихся на боковой площадке. Орки были заняты тем, что с некоторой натяжкой можно было назвать воинской тренировкой.
Вдоль обоих боковых пролетов парадной лестницы когда-то были развешены портреты всех бывших императоров людей. Большинство было изображено в полный рост, на конях, на фоне поля битвы, заваленного трупами, причем преимущественно орков и троллей. Некоторые даже держали в руках орочьи головы, каковые должны были символизировать орочьих вождей, победу над которыми как раз и одержали эти самые императоры. Конечно, не все императоры на самом деле позволяли себе вот так кровожадно держать в руках отрубленные орочьи головы. Более того, существенная часть тех самых орочьих вождей, чьи головы держали эти самодержцы, вообще избежала гибели в битве. Но согласно канонам, господствовавшим в прежние века, императора на парадном портрете следовало изображать именно так, а не иначе. Впрочем, вот уже пару столетий эти каноны считались варварством и отсталостью, не приличествующей статусу просвещенного и цивилизованного монарха. Поэтому, скажем, два последних императора были изображены вообще без доспехов, на фоне идиллического пасторального пейзажа, символизирующего процветание людей под мудрой и справедливой рукой прогрессивного и миролюбивого владыки… Сейчас оба лестничных пролета сиротливо белели квадратами более светлого мрамора на месте снятых полотен. Причем остатки их с левого пролета уже валялись изуродованной грудой внизу лестницы, а картины с правого как раз готовились к тому, чтобы быть сваленными в ту же самую груду. Два молодых орка только что закончили вырезать из них эти самые головы орочьих вождей и теперь расставляли портреты вдоль стены. А остальные, гогоча и сплевывая на мрамор, ожидали, когда они закончат, нетерпеливо подбрасывая в лапах метательные топоры.
— Ха… Ыхга! — заорал вдруг один из орков, заметивший приближающегося Эгмонтера. И все орки тут же повернулись в его сторону и принялись ржать, улюлюкать и плеваться.
Игнорировать столь вызывающее поведение уже стало невозможным, и потому Эгмонтер высокомерно вскинул голову и раздраженно поджал губы. О боги, ну что за уроды! Никакого уважения к его столь высокому статусу. А ведь Эгмонтеру достаточно только захотеть, и эта вопящая и плюющаяся толпа сильно пожалеет о своем поведении. Впрочем, понять подобную причинно-следственную связь было выше возможностей любого орка, поэтому Эгмонтер торопливо проскользнул мимо глумящихся над ним тварей, быстро поднялся еще на один пролет и скользнул в распахнутые двери…
Он закончил читать заклинание за мгновение до того, как в рухнувшие двери, переставшие удерживать скорчившиеся от ужаса Измиер и Беневьер, ворвались гвардейцы, и, раскинув руки, застыл, чувствуя, как из распятого на полу тела императора, превратившегося в дверь темницы темных богов, в эту комнату, заваленную обломками мебели, изливается нечто, несущее в этот мир уже давно не виданную здесь Силу и Могущество… Эгмонтер стоял, чувствуя, как эта Сила и Могущество изливается на него. Как отлетают прочь обрывки заклинаний, с помощью которых эти фигляры, скорее по чьему-то недоразумению именовавшиеся придворными магами, нежели на самом деле являвшиеся ими (о-о, теперь он знал это совершенно точно), пытались воспротивиться неизбежному. Будто сама основа этого мира склоняется перед тем, кто здесь и сейчас олицетворял собой всемогущую Тьму…
Эгмонтер проскользил по анфиладе комнат, стараясь не смотреть по сторонам и брезгливо поднося к носу платочек, сильно надушенный пачулями. Дворец, несомненно, находился в совершеннейшем расстройстве. Ну да ведь так всегда бывает во времена смуты. Ничего, придет срок, и он заставит навести здесь порядок. Сегодня же у Эгмонтера есть масса более важных и неотложных дел.
Лестница в конце анфилады, как он и ожидал, пострадала не слишком. Но зато здесь обнаружилось иное препятствие, в его нынешнем положении едва ли не более серьезное. Выскользнув через последнюю арку, Эгмонтер вынужден был остановиться и бросить раздраженный взгляд на одинокую створку, сиротливо прикрывавшую дверной проем, ведущий в небольшую каминную комнату. Когда-то она славилась своими роскошными зеркалами, из-за чего пользовалась небывалой популярностью среди придворных ловеласов, предпочитавших уединяться в этой комнатке с предметами своего вожделения. Считалось пикантным наблюдать, как страстный акт любви, разворачивающийся на узких и не слишком удобных для сего диванчиках, коими была обставлена каминная комната, многократно отражается в десятках зеркал, развешенных по всем четырем стенам комнаты… И вот теперь их осколками был усыпан весь пол каминной из дорогого наборного паркета, а некоторая, и довольно существенная часть этих осколков, даже высыпалась в коридор через сорванные с петель двери. Вернее, сорвана была только правая створка, левая же просто перекосилась от удара могучей орочьей лапы, да так и осталась болтаться на одной петле. И ведь можно было не сомневаться, что этот разгром не результат какой-нибудь отчаянной схватки, развернувшейся здесь, в каминной, в тот день, когда эти глупцы еще пытались сопротивляться неизбежному. Нет, просто какая-то воодушевившаяся тварь из числа захватчиков принялась от широты души крушить тут все подряд, вымещая на всем, что подвернется под руку, скопившийся в душе восторг оттого, что цитадель извечного врага орков пала так просто и неожиданно. А вот ему теперь приходится преодолевать верхнюю площадку лестницы, на которую выходили двери этой каминной, с крайней осторожностью…