– Как раз об одном таком деле я и хочу с тобой поговорить.
– Я ничего не знаю ни о каком убийстве. Ты здесь дал маху, приятель. Взял не того, кого нужно.
– Неужели? А вот я слышал другое. Должно быть, кто-то возводит на тебя напраслину, ты это хочешь сказать?
– Вот именно. Тащи его сюда, пусть скажет все мне в лицо.
– Этого я сделать не могу. Свидетелей нужно беречь. А у меня есть свидетель, который все слышал лично от тебя. Догадываешься, о ком я веду речь?
Отвечая, Уошберн старался не встречаться с Босхом взглядом.
– Я только догадываюсь, что ты собрал обо мне кучу лживого дерьма.
– А вот она утверждает, что ты ей признался, дружище. Все растрепал, чтобы показать, какая ты важная птица. Как поставил ту белую сучку к стенке и вышиб ей мозги. По ее словам, ты очень гордился собой, потому что это открыло тебе прямую дорогу в «Сикстиз».
Уошберн порывался вскочить на ноги, но наручники крепко удерживали его на сиденье стула.
– Какую еще белую сучку? О чем ты тут толкуешь, коп? Это тебе Латишия напела? С нее станется. Она хочет меня с говном смешать, потому что я ей четыре месяца денег не давал. Эта лживая тварь тебе что угодно скажет.
Босх поставил на стол локти и наклонился к Уошберну.
– Называть имена свидетелей не в наших правилах, Чарльз. Но я могу тебе точно сказать, что на этот раз тебе не отвертеться. Потому что я провел проверку показаний и выяснил, что в тысяча девятьсот девяносто втором году белая женщина действительно была убита в проулке прямо позади твоего дома. Так что это вовсе не выдумка, чтобы тебе насолить.
Вот теперь в глазах Уошберна мелькнул проблеск понимания.
– Ты говоришь о той репортерше во время погромов? Тогда тебе этого мне не пришить. Я здесь чист, а своей свидетельнице можешь передать, что если и дальше будет распускать обо мне язык, огребет по полной программе.
– Подумай, Чарльз, разумно ли с твоей стороны угрожать расправой свидетелю в присутствии двух офицеров правоохранительных органов? Теперь если с Латишией что-то случится – хотя я не утверждал, что показания против тебя дала именно она, – ты окажешься первым подозреваемым. Это понятно?
Уошберн отмолчался, и Босх продолжил:
– Вообще-то свидетель у меня не один, Чарльз. Есть еще человек из твоего квартала, утверждающий, что в то время у тебя был пистолет. А если точнее, то «беретта». В точности такая же, из какой прикончили женщину в проулке.
– Так дело в том пистолете? Но я просто нашел его у себя на заднем дворе, вот и все!
Есть! Уошберн сделал признание. Но одновременно выдвинул правдоподобную версию случившегося. Она звучала реалистично еще и потому, что Мелкий-2 выдал ее, не имея ни секунды на раздумья. Босху пришлось мысленно признать это.
– В своем заднем дворе? Ты хочешь, чтобы я поверил, будто пистолет мог просто так валяться у тебя во дворе?
– Послушай, приятель! Мне тогда было всего шестнадцать. Во время той заварухи мать вообще не выпускала меня из дома. Заперла в спальне на замок, а на окнах были решетки. Я сидел, как в тюряге. Если мне не веришь, спроси у нее самой.
– Так когда же ты нашел пистолет?
– Как только все закончилось. Я стал постригать траву на заднем дворе и напоролся на него. Я понятия не имел, откуда он взялся. И про убийство ничего не знал, пока матушка не сказала, что приходили люди из полиции и допрашивали ее.
– Ты говорил матери о пистолете?
– Нет. Что я, умом тронулся? Рассказывать матери о таких вещах! К тому же вскоре его и не было.
Босх бросил быстрый взгляд на Ганта. Он чувствовал, что исчерпал аргументы. В словах загнанного в угол Уошберна было достаточно мелких подробностей, делавших его историю похожей на правду. Застреливший Йесперсен действительно мог выбросить оружие через ближайший забор, чтобы избавиться от него.
Гант понял его мгновенно и тут же взялся за дело. Он придвинул стул ближе и сел рядом с Босхом, включаясь в игру.
– Ты попал в серьезную передрягу, Чарльз, – сказал он тоном, превосходно передававшим всю эту серьезность. – Ты же понимаешь, что нам известно об этом деле куда больше, чем можешь знать о нем ты. Выбраться из ямы, которую сам себе вырыл, ты сможешь, только если не будешь гнать туфту. Начнешь лгать, и мы сразу тебя на этом поймаем.
– Ладно, – уныло отозвался Уошберн. – Что вы от меня хотите?
– Ты должен честно рассказать, как поступил с тем пистолетом двадцать лет назад.
– Я отдал его. Сначала припрятал, а потом отдал.
– Кому?
– Одному знакомому. Но только он уже сам отправился на тот свет.
– Мне повторить вопрос? Кому ты отдал пистолет?
– Одному типу по имени Трумонт, но я не знаю, настоящее оно было или нет. Парни на улице звали его Тру Стори.
– Это кличка? Как его фамилия?
Гант следовал стандартной тактике, задавая порой вопросы, на которые знал ответы заранее. Это помогало, во-первых, проверить достоверность показаний подозреваемого, а во-вторых, давало небольшое стратегическое преимущество, создавая у того временную иллюзию, будто полицейский знает меньше, чем на самом деле.
– Говорю же, не знаю я фамилии. Он уже умер. Его самого подстрелили несколько лет назад.
– Кто его убил?
– Понятия не имею. Он контролировал улицу, и кто-то его завалил. Это не редкость.
Гант откинулся на спинку стула, подавая этим знак Босху, что тот может снова взять инициативу в свои руки.
Босх уже знал, как продолжить.
– Опиши нам пистолет.
– Как ты и сказал, это была «беретта». Черная.
– Где именно во дворе ты его нашел?
– Точно не помню. Кажись, рядом с качелями. Он просто валялся в траве, правда, чувак. Я его не заметил, и он попал мне под газонокосилку. Она еще оставила на металле большую царапину.
– На пистолете?
– Да, прямо на стволе.
Босх понимал, что эта примета пригодится для опознания оружия, если они сумеют его найти. Но главное, она поможет подтвердить слова Уошберна.
– Пистолет был в рабочем состоянии?
– Да, в рабочем. Стрелял что надо. Я испытал его тут же. Всадил пулю в столб забора. Даже сам испугался. Я ведь едва надавил на спуск.
– Мать слышала выстрел?
– Еще бы! Тут же выскочила посмотреть, но я успел спрятать ствол за пояс и накрыл сверху рубашкой. Сказал ей, что это глушитель у косилки барахлит.
Босха не могла не заинтересовать эта пуля в столбе. Если она все еще там, значит, Уошберну можно верить. И он задал следующий вопрос:
– Хорошо, по твоим словам, мать заперла тебя в доме на все время беспорядков, так?