Я не вводил ее в заблуждение, но, если честно, последние два района вызывали в памяти не слишком добрые воспоминания.
– Или возьми чуть дальше вдоль западной стороны, – продолжал я. – Скажем, Западные Семидесятые улицы. Оттуда легко дойти пешком или проехать пару остановок на автобусе до моего нынешнего отеля. Так что я смогу оставить номер под офис и без проблем посещать встречи той же группы АА. Видишь, стоило только задуматься, и открылось огромное количество возможностей. Мы можем поселиться практически где угодно.
– Но только не покидая Манхэттена?
– Нет, определенно не покидая острова.
– А в Альбукерке не хочешь податься?
Незадолго до прошлого Рождества на меня пролился, можно сказать, «золотой дождь». Я взялся за срочное задание, блестяще справился с ним и получил круглую сумму в виде гонорара. Когда вскоре после наступления нового года семестр на ее курсах в колледже закончился, мы полетели в Нью-Мексико и две недели разъезжали по северной части штата, населенной в основном индейцами из племени пуэбло. И оба влюбились в глинобитную архитектуру Альбукерке и Санта-Фе.
– Там мы могли бы позволить себе купить целый особняк, – подхватил я. – С затейливыми украшениями, башенками и изогнутыми стенами. И было бы не важно, в каком месте поселиться, потому что пришлось бы повсюду добираться на машине, а жить в любом районе там намного безопаснее, чем где бы то ни было в пределах Нью-Йорка.
– Так тебе хотелось бы туда?
– Нет.
– Слава тебе, господи, – сказала она. – Потому что меня туда совершенно не тянет. По всей стране полно городов гораздо лучше Нью-Йорка, но я не хотела бы жить ни в одном из них. И у тебя такое же ощущение, верно?
– Боюсь, что да.
– Хорошо, что мы так подходим друг другу. Даже вкусы совпадают. А если соскучимся по саманным домам, всегда сможем смотаться в Альбукерке.
– В любое время, – кивнул я. – Он от нас никуда не денется.
Около полуночи мы улеглись спать. Спустя час я понял, сон не идет, и на цыпочках вышел в гостиную. Там была стойка, набитая журналами, и книжный шкаф с большим выбором литературы, не говоря уже о вечном телевизоре, но только я от беспокойства никак не мог ничем себя занять. Оделся и встал у окна, в которое на том берегу реки была видна неоновая реклама «Пепси». С той поры, как Элейн поселилась в этой квартире, в округе возвели множество новых зданий, но рекламу ни одно из них не заслонило. Буду ли я скучать по ней, когда мы переедем? А Элейн?
Внизу мне безмолвно кивнул в знак приветствия привратник, а потом снова устремил взгляд в бесконечность. Это был молодой еще человек, недавний эмигрант из какой-то страны арабского Востока, и у него вечно торчали на голове наушники, подключенные к плееру. Я был уверен, что он подсел на попсу из хит-парада «Лучшие сорок песен недели», но однажды случайно выяснил, что слушает он одну и ту же запись с мудрой лекцией о том, как усовершенствовать свою личность, стать хозяином жизни, научиться зарабатывать большие деньги, сбросить вес и поддерживать себя в наилучшей спортивной форме.
Я пошел по Первой авеню мимо здания ООН до Сорок второй улицы. Там я свернул направо, обогнул квартал и вернулся обратно на Вторую авеню. По пути мне попались несколько баров, и хотя они не слишком манили меня зайти, легкие позывы все же ощущались. Я мог попытаться застать Мика в баре «У Грогана», но если бы он оказался там, это означало посиделки до утра, и пусть мы бы даже их максимально сократили, я бы все равно очутился слишком далеко в глубине Вест-Сайда, чтобы потом пришла охота тащиться снова до Восточной Пятьдесят первой улицы.
Совместная жизнь поможет снять такую проблему. Но сколько других она создаст?
На углу Второй авеню и Пятьдесят девятой улицы располагалось круглосуточное кафе. Я устроился за стойкой бара, заказал датский сливовый пирог и стакан молока. Кто-то уже успел оставить ранний выпуск «Нью-Йорк таймс», и я начал читать газету, но не мог сосредоточиться на прочитанном. Быть может, и мне нужно послушать запись с лекцией о том, как усовершенствовать свою личность? «Дайте Развиться Скрытым Возможностям Вашего Интеллекта! Станьте Полновластным Хозяином Своей Судьбы!»
Но мне не требовалась мобилизация скрытых возможностей. У меня и так хватало мозговых извилин, чтобы понять ситуацию, в которой я оказался.
Джен Кин вернулась в мою жизнь, пусть ее собственное существование приближалось к концу. Вот с ней мы практически уже жили когда-то вместе и шли к окончательному сближению, когда отношения внезапно потерпели крах, и мы потеряли друг друга.
Теперь в таком же положении оказались мы с Элейн и приближались к той же стадии. Мне был отведен угол в ее стенном шкафу, ящик в гардеробе и половина ее постели, на которой я спал несколько ночей в неделю. А поскольку эта стадия неизбежно становилась переходной, где все неопределенно и, возможно, даже неопределимо, следовало все основательно взвесить и оценить. Необходимо ли мне, не задумываясь, включать переадресацию телефонных звонков, когда я собрался ночевать на Восточной Пятьдесят первой улице? И должен ли я был так уж извиняться потом, если забывал отключить переадресацию? Или мне провести к ней вторую телефонную линию?
Или же нам вместе куда-нибудь переехать? Действительно ли лучше будет в таком случае сохранить за собой номер в гостинице? Выбрать нам мой район, ее район или какую-то нейтральную территорию?
Обсудить это с ней еще раз? Или избегать подобных разговоров вообще?
Обычно подобные мысли не доставляли мне дискомфорта и даже порой забавляли. Но Джен угасала, и почему-то этот факт бросил на все свою мертвенно-желтую тень.
Мне было страшно, разумеется. Я боялся, что случившееся однажды, повторится в том же варианте, и мне скоро придется забрать свою одежду, оставив ключ на кухонной стойке. Я боялся, что запущенный номер в заштатном отеле, за который я изо всех сил цеплялся, так и останется моим домом до конца жизни, то есть до тех пор, пока эти самые последние силы не оставят меня, и, лежа на узкой кровати в нижнем белье, я встречу смерть. А потом меня вынесут оттуда чужие люди в мешке для перевозки трупов.
Я боялся, что жизнь развалится на части, потому что так происходило всегда. Боялся плохого конца, потому что он всегда был плохим. Но больше всего я боялся в итоге сам оказаться виноватым во всем. Потому что в глубине души костями и печенкой всегда ощущал свою вину за то, что происходило со мной.
Я допил молоко и пошел домой, но теперь привратник приветствовал меня по имени и широко улыбнулся. («Всегда Запоминайте Имена и Лица Людей! Пусть Ваша Улыбка Озарит Их Мир!») Когда я вошел в спальню, Элейн повернулась на другой бок, но не проснулась. Забравшись под одеяло, я лежал в темноте рядом с ней, ощущая тепло ее тела.
Сон застал меня врасплох, но уже через несколько минут мне снилось (и осознавал это), как я преследую какого-то человека, чтобы взглянуть на его лицо. Я гнался за ним по каким-то шатким помостам, спускался по бесконечным лестницам, а под конец он обернулся, и вместо лица у него было зеркало. И когда я захотел всмотреться в отражение, оно всего лишь сверкнуло мне в глаза ярким и чистым белым светом, ослепительно интенсивным. Я сделал над собой усилие, чтобы больше не спать, потянулся к руке Элейн, но мгновенно погрузился в сон.