– Ты… должна… вернуться, – услышал он свой голос. Слова толчками выплескивались из подсознания, и он говорил, не задумываясь над их смыслом.
Руки Коринны, ставшие вдруг удивительно мягкими и осторожными, перевернули его на бок, расстегнули на груди рубашку, обняли его взлохмаченную голову. Он утонул в запахе ее тела, горьком и сладком одновременно, и навеки проклял все те нити, на которых висела его судьба: долг, честь, гордое имя. Ему захотелось зарычать, но он смог только всхлипнуть и сильнее прижаться щекой к бархату ее груди. Солнце лениво перевалило через зенит.
…Стоя перед стеклянной стеной, за которой испуганно неслись к земле последние капли короткого тропического дождя, он не отрываясь глядел на небольшой серебристый лайнер, медленно уползающий в косую нору стартовой аппарели. Несколько прозрачных сегментов стены были сдвинуты, и теплый влажный ветерок, несущий в себе сложную смесь ароматов синтетики и оживленной ливнем саванны, нерешительно заглядывал вглубь помещения. Возникший, словно из воздуха служащий, озабоченно косясь на его легкий белый камзол, поспешил было к пульту, чтобы закупорить помещение наглухо, но негромкий голос Арифа остановил его:
– Оставьте.
– Что, милорд?
– Я сказал, оставьте все как есть…
Он был один в этом небольшом служебном зальчике – подтянутый, какой-то неестественно прямой, словно в хребет ему вставили шпагу. Скользнув взглядом по его запавшим щекам, служащий поспешно удалился. Ариф глубоко вдохнул, стараясь запомнить этот редкий запах, запах политого недолгим дождем порта, и достал из кармана сигару.
На поле стихла посадочная суета, уползли в ангары алые жуки сервисных машин, неторопливо прошли в секторную башню несколько рабочих. Стартовая зона взорвалась ревом последнего предупреждения. Черный эллипсоидный провал шахты окутался паром, и через секунду над полем коротко мелькнула серебряная молния вырвавшегося на волю корабля. Упругая волна рева толкнула стеклянную стену и растеклась по поверхности поля.
Ариф смотрел перед собой невидящими глазами, в которых белое лицо мертвой девушки с «Эридана» накладывалось на улыбающиеся зеленые глаза Коринны, обращенные на него с такой хрупкой и полной веры надеждой. Все так же безразлично, даже без вздоха, лорд Кириакис повернулся и пружинисто шагнул к двери.
Проклятия не имели смысла.
* * *
– Артур, вы знаете, в чем заключается мужество? Или, пускай, конкретнее – ваше мужество?
Баркхорн не ответил. Многометровая броня «Валькирии» перестала казаться ему надежной защитой от любых невзгод, особенно здесь, под сводами гигантской подземной пещеры, способной принять несколько таких кораблей. Рядом с развороченным эволюционным двигателем, едва дотянувшим до Ахерона, жизнерадостно суетились многоногие паучки ремонтных роботов и крохотные, почти неразличимые фигурки людей: главный инженер Доу быстро нашел общий язык со специалистами базы, которые взялись за ремонт старинного корабля. Роберт раздраженно отключил камеру, и экран погас.
– Мужество – это умение скрывать свой страх, каким бы отчаянным он не был… это способность идти сквозь него, даже если он сжимает сердце и лишает дыхания. Вы слышите меня, Артур? Боятся все, но не все выпускают свой страх наружу.
– Я пойду с вами, – глухо произнес генерал. – Ваши предисловия были излишни. Но, клянусь, очень скоро вы поймете, что я был кое в чем прав. Те загадки, что ждут вас сегодня, будут посложнее всех прочих. Я давно догадывался, что в непонятной роли Ахерона повинна именно политика. Дерьмовая политика.
Роберт скривился. Неистовое желание Баркхорна оставаться вне любых судьбоносных игр и решений, уже вызвавшее однажды кризис в их непростых отношениях, доводило его до безумия. Лорд Артур понимал свой долг отвратительно плоско, упорно не желая осознавать тот факт, что человек, поставленный волей судьбы перед необходимостью принятия на себя той или иной ответственности, не может делать вид, что его ничто не касается.
Роберта ждал человек, представляющий интересы Совета. Лорд-наследник знал, что беседа будет долгой, и возможно, единственной: сегодня он должен был узнать и понять все. Идти на встречу в одиночестве он считал ниже своего достоинства – но Баркхорна колотило при одной мысли о беседе с представителем высшей власти мира, считающего себя единственным правопреемником древней Империи.
– Я готов, – добавил пилот, не поднимая глаз. – Вы, по-видимому, тоже? В таком случае идемте: невежливо заставлять хозяев ожидать неуклюжих гостей.
Роббо с удивлением услышал в голосе Баркхорна присущие ему самому интонации, и иронично улыбнулся. Время, проведенное в его обществе, не прошло для генерала даром.
– Что ж, вы правы. Идемте, Артур.
На черной «спине» линкора их дожидался бронзово-золотой яйцевидный аппарат – похоже, этот цвет любили здесь больше всего. Дверца распахнулась автоматически, едва они подошли к машине. Удивленно дернув плечом, Роберт влез в тесный, лишенный окон салон и устроился в одном из двух глубоких, почти лежачих кресел. Следом за ним в машину протиснулся Баркхорн. Дверь беззвучно встала на свое место, и в салоне вспыхнул тусклый желтый свет. Аппарат плавно качнулся.
– Кажется, полетели, – определил Баркхорн, – хотя, гм, движение совершенно не ощущается.
Полет продолжался недолго – может быть, минуты три. Пару раз Роберту показалось, что он чувствует небольшие боковые ускорения, свидетельствующие об изменении курса аппарата, но он не смог бы поручиться за истинность своих ощущений. Машина замерла так же неожиданно, как и стартовала. В боку вновь открылась дверь. Баркхорн выбрался наружу, и Роберт услышал его нерешительный кашель.
Поспешно выскочив из салона, он почти налетел на невысокого мужчину совершенно непонятного – точнее, непонятно среднего – возраста, который с приветливой улыбкой стоял под гладким боком аппарата. Мужчина был одет в синий мундир имперских военно-космических сил, на его плечах играли золотом эполеты с большими крестами высшего офицера.
– Фельдмаршал Дэн Корсак, – представился тот.
– Лорд Роберт Королев, наследник Бифортский, – недовольно пробурчал Роббо, на чем свет кляня себя за неуклюжесть. – Мой советник – легион-генерал лорд Артур Баркхорн.
– Прошу за мной, джентльмены, – интер фельдмаршала был безукоризненным, – специально для нашей беседы я подготовил помещение в привычном вам интерьере.
Интерьер небольшого зала, в который привел их Корсак, оказался скорее имперским, то есть вычурно-тяжеловесным: пол комнаты был устлан толстенным мохнатым ковром, стены задрапированы тяжелой гладкой тканью с золотистыми искорками, три кресла и стол с графином, бокалами и пепельницей также относились к имперскому стилю. Красно-коричневая цветовая гамма навевала меланхолию и желание как следует выпить.
Фельдмаршал вежливо подождал, пока его гости займут удобные им кресла, непринужденно плюхнулся в свободное и протянул руку к темно-вишневому графину: