15 июня, за неделю до начала суда, газетчики вновь вспомнили об убийстве генерала Карлайона. Они строили предположения, охотились за свидетелями, выпытывали у всех подряд подробности… Таддеуш Карлайон был героем, и обстоятельства его смерти вызывали глубочайшее потрясение у читающей публики.
Эстер опять пригласили в Карлайон-хаус, но не потому, что за последнее время она успела стать другом этой семьи. Просто семейство желало знать, что из себя представляет Оливер Рэтбоун и как он собирается защищать Александру. В конце концов, это ведь она, мисс Лэттерли, рекомендовала им адвоката.
Женщина согласилась с неохотой. Самое большое, что она могла сделать, – это сообщить Карлайонам о репутации Рэтбоуна и о его прошлых делах, но это мог сделать и Певерелл. Хотя, с другой стороны, Эстер надеялась, что в застольной беседе всплывет какая-нибудь мелочь, которая поможет Оливеру все-таки выяснить подлинные мотивы преступления.
– Я хотел бы узнать больше об этом Рэтбоуне, – мрачно произнес Рэндольф, устремив взгляд на дальний конец стола, где сидела гостья. – Кто он такой? Откуда взялся?
– Какая разница, папа? – заморгав, спросила Эдит. – Он лучший адвокат. Если кто-нибудь и может помочь Александре, так это он.
– Помочь Александре! – Лицо главы семейства было гневным, а брови – насуплены. – Дорогая моя девочка, Александра убила твоего брата, потому что вбила себе в голову безумную мысль, будто он был ей неверен. Да хоть бы было и так – она должна была не подавать виду, как и следует настоящей леди. Но мы все знаем, что он хранил ей верность. – Голос полковника звучал глухо от горя. – Нет ничего страшнее на свете, чем ревнивая женщина. Эта пагубная слабость толкнула ее на убийство одного из самых замечательных мужчин нашего времени!
– И мы хотим знать, – тихо добавила Фелиция, – каким образом ее собираются защищать. – Она повернулась к Эстер. – Вы с ним близки, мисс Лэттерли. – Тут пожилая леди уловила быстрый взгляд Дамарис и неохотно поправилась: – Прошу прощения. «Близки» – не совсем удачное слово. Я не так выразилась. – Фелиция моргнула, ее широко раскрытые глаза смотрели пристально и холодно. – Вы достаточно знакомы с этим человеком, чтобы описать его нам. Можете вы поручиться за его… моральные принципы? Уверены ли вы в том, что он не попытается бросить тень на память нашего сына, стараясь во что бы то ни стало защитить его жену?
Эстер несколько опешила. Она ожидала иных вопросов, но родителей Таддеуша тоже можно было понять. Их действительно это волновало.
– Я не знаю, как он собирается строить защиту, миссис Карлайон, – хмуро ответила она. – Он нанят не нами, а самой Александрой. Но, думаю, не в его интересах бросить в адрес генерала хотя бы одно не подкрепленное доказательствами обвинение, – добавила она. – Это немедленно настроит суд против обвиняемой. Да к тому же это будет просто бесполезно! Окажись даже генерал человеком грубым и порочным, все равно, если он не угрожал в тот момент жизни своей жены, она не имела права убивать его.
Фелиция откинулась на спинку стула, и лицо ее стало спокойнее.
– Вот и славно. Я надеюсь на благоразумие мистера Рэтбоуна. Он должен указать на ее безумие и просить у суда снисхождения. – Она с трудом сглотнула и, чуть приподняв подбородок, уставилась широко раскрытыми голубыми глазами куда-то в пространство. – Таддеуш был замечательным человеком, джентльменом во всех смыслах. – В голосе ее чувствовалось волнение. – Он никогда не поднимал на нее руку, хотя подчас она этого и заслуживала. А Александра была легкомысленной, взбалмошной; она не понимала, что он обязан в интересах своей карьеры отправиться на службу за границу и сражаться там во славу отечества и королевы.
– Мы постоянно получаем письма с соболезнованиями, – вздохнул Рэндольф. – Сегодня утром принесли письмо от сержанта, который служил в Индии под его началом. Честный, простой парень – он был потрясен. Пишет, что Таддеуш – лучший из офицеров, с кем ему приходилось служить. Упоминает его храбрость, умение зажечь людей… – Он вдруг заморгал, и голова его ушла в плечи. – Пишет, что однажды, когда они были окружены бандой завывающих, точно черти, дикарей и считали, что им всем конец, Таддеуш один поддерживал в них боевой дух и убеждал принять геройскую смерть за Британию и королеву. – Полковник снова тяжело вздохнул.
Певерелл печально улыбался. У Эдит вытянулось лицо – то ли от горя, то ли от неловкости.
– Это должно вас утешать, – в наступившей тишине сказала Эстер. – Вы теперь знаете, как его обожали солдаты.
– Мы знали это и раньше, – глядя мимо нее, отрезала Фелиция. – Все обожали Таддеуша. Это был прирожденный лидер. Офицеры считали его героем, солдаты были готовы последовать за ним куда угодно. У него был дар командовать. – Она наконец-то обратила взор на гостью. – Мой сын знал, как воспитать в людях преданность. Он наказывал за трусость и бесчестие и поощрял храбрость и верность долгу. Он не притеснял подчиненных и карал лишь тогда, когда был уверен, что человек действительно виновен. У него была строгая дисциплина, и все-таки люди его любили.
– На то она и армия, – добавил Рэндольф, воззрившись на мисс Лэттерли. – Представляете, что стало бы с армией без дисциплины? Она бы развалилась под огнем противника. Каждый сам за себя… Ужасно! Не по-британски! Солдат должен подчиняться командиру беспрекословно!
– Да, я знаю, – не подумав, отозвалась Эстер. – Хотя иногда это приводит к блестящим победам, а иногда – к страшным несчастьям.
Лицо ее пожилого собеседника потемнело.
– Что, черт возьми, вы имеете в виду, юная леди? Что вы вообще об этом знаете? Возмутительная дерзость! Я был под Ватерлоо! Мы сражались против императора Франции и победили!
– Да, полковник Карлайон. – Женщина бестрепетно встретила его взгляд. Ей было жаль старика, но она все-таки гнула свою линию. – Кампании, в которых вы участвовали, – украшение британской истории. Но времена изменились. А некоторые из наших командиров – нет. Они применяли в Крыму прежнюю тактику – и, как правило, неудачно. Слепое подчинение солдата командиру ведет к успеху лишь тогда, когда командир хорошо понимает ситуацию и действительно талантлив.
– Таддеуш был блестящим командиром, – холодно заметила Фелиция. – Он никогда не проигрывал крупных сражений и не терял зря людей.
– Истинно так, – поддакнул ее муж, устраиваясь в кресле поглубже. На него напала икота.
– Мы все знаем, что он был очень хорошим солдатом, папа, – тихо сказала Эдит. – И я рада, что люди, которыми он командовал, так хорошо о нем отзываются. Просто удивительно, как им восхищались!
– Не просто восхищались, – быстро поправила ее мать. – Его любили.
– Некрологи были безукоризненны, – вставил Эрскин. – Не многие люди удостаиваются слов, исполненных такого уважения.
– Меня пугает только, что несчастье так далеко зашло, – сказала Фелиция с таким выражением, словно вот-вот сморгнет слезу.
– Не понимаю, о чем ты. – Дамарис бросила недоуменный взгляд на мать. – Как далеко?