Заключенная покачала головой, все еще пытаясь вдохнуть глубже.
– Вы должны! – Рэтбоун взял ее за руки. Сначала ее пальцы показались ему вялыми, бессильными, но потом они вдруг судорожно вцепились в него. – Вы должны! Иначе Кассиан останется со своим дедом и трагедия продолжится. Выходит, вы зря убили своего мужа! И на виселицу пойдете – зря!
– Я не могу… – Он еле расслышал ее слова.
– Можете! Вы не одиноки. Вам помогут. Те, кто знают правду, тоже испуганы, но они придут вам на помощь. Ради вашего сына вы должны продолжать борьбу. Скажите правду, и я заставлю их поверить! Понять!
– Вы сможете?
Оливер вздохнул. Глаза их встретились.
– Да, – тихо сказал юрист. – Смогу.
Александра смотрела на него в полном изнеможении.
– Смогу, – повторил он еще раз.
Суд над Александрой Карлайон начался утром в понедельник 22 июня. Майор Типлейди непременно хотел там присутствовать, и отнюдь не из праздного любопытства. Явиться на суд в качестве зрителя он считал неприличным вторжением в чужую жизнь, но дело миссис Карлайон давно уже не казалось ему чужим. Майору хотелось морально поддержать Александру и все ее семейство, а если быть честным до конца, то в первую очередь Эдит.
Выйдя из дома, он с удовлетворением отметил, что нога его слушается и, похоже, вполне зажила. Однако когда майор попытался сесть в кеб, выяснилось, что сгибаться как до€лжно она не желает. Сообразив, что выбраться из кеба возле суда ему будет еще труднее, взбешенный и пристыженный Типлейди вернулся домой. Стало ясно, что ноге необходима еще как минимум неделя покоя.
Тогда, воспользовавшись тем, что Эстер по-прежнему состоит у него на службе, майор поручил ей присутствовать на суде вместо него и затем подробнейшим образом все ему сообщать – суть показаний, малейшие тонкости в поведении свидетелей и присяжных, а также (тут Типлейди целиком полагался на проницательность женщины), не юлил ли кто-либо из выступавших, уклоняясь от строгой истины. Для этой цели он даже вручил сиделке блокнот и несколько заточенных карандашей.
– Да, майор, – покорно согласилась мисс Лэттерли, надеясь, что сумеет справиться с поручением, хотя Типлейди требовал, чтобы она не упускала ни единой подробности – вплоть до выражения лиц и интонаций.
– Кроме того, я хочу знать ваше отношение к происходящему, – в который уже раз повторил военный. – Чувства тоже важны. Люди не всегда руководствуются логикой, особенно в таких вот случаях.
– Да, я знаю, – с пониманием заверила его Эстер. – Обещаю следить и за интонациями.
– Буду весьма вам обязан. – Типлейди опустил глаза и покраснел. – Я понимаю, что это не входит в ваши обязанности…
Женщина едва удержалась от улыбки.
– И что просьба не из приятных, – добавил ее пациент.
– Мы просто поменялись ролями. – Сиделка все-таки улыбнулась.
– Что? – Майор непонимающе посмотрел на нее.
– Если бы на суд пошли вы, то я бы выспрашивала у вас обо всем, что там происходило. А я не вправе требовать этого от вас. Так гораздо удобнее.
– О… Понимаю. Но вам стоит поторопиться, чтобы занять место получше.
– Да, майор. Я вернусь, как только станет ясно, что я ничего не упустила. Молли приготовила вам завтрак и…
– Не беспокойтесь. – Типлейди нетерпеливо махнул рукой. – Ступайте же!
– Слушаюсь, майор!
Эстер пришла раньше времени, и все-таки зал суда был уже переполнен. Ей бы ни за что не удалось отыскать свободного места, если бы об этом заранее не позаботился Монк.
Зал оказался меньше, чем она себе представляла, и немного напоминал театр с высокой галереей и с возвышением, где находились скамья подсудимых и кожаные сиденья для адвокатов.
Левее – одна за другой – располагались две скамьи присяжных, усевшихся спиной к ряду высоких окон. Обведенное перилами возвышение, откуда свидетелям надлежало давать показания, было хорошо видно отовсюду.
У дальней стены напротив галереи и скамьи подсудимых стояло красное кресло судьи. Справа – ложа для прессы. В помещении, каждая деталь интерьера которого говорила о незаурядности происходящего, было яблоку негде упасть.
– Опаздываете! – сердито бросил Монк. – Куда вы запропастились?
Эстер засомневалась – огрызнуться ей или поблагодарить за занятое для нее место? В конце концов она предпочла не ссориться и поблагодарила, изрядно удивив этим сыщика.
Ранее Большое жюри уже вынесло решение о предании обвиняемой суду.
– Как насчет присяжных? – спросила мисс Лэттерли. – Когда их выбрали?
– В пятницу, – сказал Уильям и неожиданно добавил: – Бедолаги.
– Почему «бедолаги»?
– Не хотел бы я оказаться на их месте. Не так-то легко им будет вынести справедливый вердикт.
– Нелегко, – подтвердила Эстер, кивая своим мыслям. – А кто они?
– Присяжные как присяжные. Озабоченные, очень серьезные, – ответил детектив, неотрывно глядя на пустое судейское кресло.
– Все средних лет, полагаю? И все, разумеется, мужчины?
– Средних лет далеко не все, – возразил Монк. – Двое помоложе, а один и вовсе в преклонных годах. Присяжному должно быть не меньше двадцати одного года и не больше шестидесяти. Кроме того, он должен иметь значительный доход или земельные владения либо проживать в доме с не менее чем пятнадцатью окнами…
– Что? – удивилась женщина.
– С не менее чем пятнадцатью окнами, – повторил Уильям, покосившись на нее с саркастической улыбкой. – Ну и, конечно, все они мужчины. Иначе и быть не может. Мыслимо ли доверить женщинам решение таких вопросов! Поскольку женщины не имеют собственности, то как же они могут решать в суде судьбу мужчины?
– В данном случае решается судьба женщины, – резко возразила Эстер, – и я бы предпочла, чтобы и среди присяжных была хоть одна женщина.
– Не думаю, что это что-либо изменило бы, – буркнул Монк.
Мисс Лэттерли оглядела собравшихся. Здесь были представители всех возрастов и сословий, причем женщин не меньше, чем мужчин. Все были возбуждены и переговаривались вполголоса. Стоящие переминались с ноги на ногу и озирались в поисках освободившегося местечка.
– И чего я сюда пришла? – говорила за спиной Эстер какая-то женщина. – Только нервы расстраивать. Жуткое дело, а еще леди называется!
– Да уж, – согласилась ее соседка. – Если аристократы такое выделывают, чего ждать от низших слоев, а?
– Интересно, как она выглядит… Не удивлюсь, если вульгарно. Да нет, конечно, ее повесят!
– Даже и не сомневайтесь. Что тут еще остается?
– И поделом.
– Еще бы! Я вот тоже не всегда могу за мужа поручиться, но я же его не убиваю!