– Я знаю, мисс Бушан, – сказал Рэтбоун с едва заметной улыбкой. – Но мне бы хотелось, чтобы и уважаемый суд по достоинству оценил ваш поступок. Пожалуйста, продолжайте. Вам было известно, что полковник Рэндольф Карлайон занимался содомией со своим сыном Таддеушем. Вы заметили в поведении Кассиана признаки, свидетельствующие о том, что кто-то растлил и его. Это верно?
– Да.
– Вы знаете, кто именно? Пожалуйста, будьте точны и осторожны, мисс Бушан. Я сказал «знаете», а не «подозреваете».
– Я поняла вас, сэр, – сдавленным голосом ответила гувернантка. – Нет, я не знала. Но поскольку он жил не в Карлайон-хаус, а в своем доме, то я предположила, что его отец Таддеуш поступил со своим ребенком так же, как поступили в детстве с ним самим. И я пришла к заключению, что именно об этом узнала Александра Карлайон, когда решилась на то, что сделала.
– Но чего вы боялись после смерти генерала? Растлевать ребенка больше было некому.
– Я наблюдала его отношения с дедушкой и видела те же самые признаки. Боюсь, что все продолжается по-старому.
В зале повисло полное молчание. Было слышно, как скрипнул корсет – это вздохнула какая-то женщина.
– Понимаю, – тихо сказал Рэтбоун. – И вы сочли за благо всячески опекать мальчика. Почему же вы никому ничего не сказали? Это было бы куда более верным средством!
Горькая усмешка тронула губы Катрионы и тут же исчезла.
– А кто бы мне поверил? – На секунду ее взгляд обратился к неподвижным фигурам Рэндольфа и Фелиции Карлайон, а затем вернулся к Оливеру. – Я, гувернантка, бросаю в лицо уважаемому джентльмену обвинение в самом гнусном грехе? Меня просто выставили бы на улицу умирать с голоду.
– Но ведь можно было обратиться и к миссис Фелиции Карлайон, бабушке мальчика, – мягко, но настойчиво продолжал адвокат. – Почему вы не поговорили с ней?
– Вы наивны, мистер Рэтбоун, – утомленно сказала мисс Бушан. – Она бы пришла в ярость и вышвырнула меня за дверь. Да еще и позаботилась бы о том, чтобы меня никто больше не взял на службу. А случись ей узнать обо всем самой, она бы ни за что не предала это огласке, чтобы не покрыть семью позором.
– Понимаю. – Защитник взглянул на помрачневшие лица присяжных, а затем – на сидящего в сосредоточенном молчании Ловат-Смита. – Итак, вы остались в Карлайон-хаус, – продолжал он, – ничего никому не сказав, но делая для мальчика все, что возможно. Полагаю, мы все понимаем вашу прежнюю позицию и ценим проявленное ныне мужество. Благодарю вас, мисс Бушан.
Обвинитель встал. Лицо у него было удрученным.
– Сожалею, мисс Бушан, – со всей возможной искренностью начал он, – но я должен допросить вас с более глубоким пристрастием, нежели мой ученый друг. Ваше обвинение отвратительно и не может остаться без ответа. Оно грозит уничтожить целое семейство. – Он наклонил голову, прислушиваясь к возмущенному ропоту на галерее. – Семейство почтенное и уважаемое в этом городе, прославившее себя на королевской службе даже в самых отдаленных уголках империи.
Свидетельница промолчала, но взгляд не отвела. Теперь она казалась хрупкой и очень старой. Рэтбоуну до боли хотелось защитить ее, но сейчас он был бессилен это сделать.
– Мисс Бушан, – вежливо продолжал его противник. – Я полагаю, вы знаете, что такое содомия, и употребили этот термин осознанно?
Женщина покраснела, но по-прежнему смотрела ему в глаза:
– Да, сэр. Я знаю, что это такое. Могу рассказать, если вы меня к тому вынудите.
Обвинитель покачал головой:
– Нет, я не буду вас на это вынуждать, мисс Бушан. Но я спрошу, откуда вы узнали, что генерал Карлайон сам подвергся этому отвратительному акту, будучи ребенком? И я имею в виду именно знание, а не домыслы, какими бы убедительными они вам ни казались. – Он выжидающе взглянул на Катриону.
– Мы – слуги, мистер Ловат-Смит, – с достоинством произнесла она. – Мы занимаем в доме странное положение: не то люди, не то род мебели. И подчас бываем свидетелями всевозможных сцен, потому что о нашем присутствии попросту забывают. Хозяева позволяют себе при нас то, что никогда бы не сделали при своих друзьях.
Один из присяжных вздрогнул и задумался.
– Однажды мне случилось внезапно вернуться в детскую, – продолжала свидетельница. – Полковник Карлайон был настолько беспечен, что не запер дверь, и я стала свидетельницей полового акта между ним и его сыном. Он не знал, что я их вижу. Я была потрясена. Понимала, что присутствую при чем-то ужасном, но не знала, что именно происходит. К счастью, я тогда не издала ни звука и смогла удалиться незамеченной. Мое свидетельство никак не назовешь домыслом, сэр.
– Вы все это видели и ничего не предприняли? – В голосе Ловат-Смита звучало недоверие. – Мы вправе усомниться, мисс Бушан. По долгу службы вы обязаны были прийти на выручку мальчику.
Гувернантка не дрогнула.
– Я уже говорила, что не могла ничего предпринять.
– Не могли рассказать матери ребенка? – Уилберфорс взмахнул рукой в сторону застывшей в кресле Фелиции. – Разве она не ужаснулась бы? Не защитила свое дитя? Вы, кажется, хотите убедить нас, что Александра Карлайон… – он прибег к еще одному эффектному жесту, – …представитель следующего поколения, ужаснулась настолько, что предпочла убить мужа, лишь бы прекратить то, о чем вы нам рассказали? Но при этом утверждаете, что Фелиция Карлайон предпочла бы все скрыть!
Катриона молчала.
– Вы колеблетесь! – вскричал Ловат-Смит. – Почему, мисс Бушан? Вы внезапно усомнились в ответе?
Старая женщина осталась тверда. Она уже рискнула всем и наверняка все уже потеряла. Все, кроме чувства собственного достоинства.
– Вы слишком торопитесь, молодой человек, – сказала она ледяным тоном хорошей гувернантки. – Женщины больше отличаются друг от друга, чем мужчины. Их понятия о верности и чести тоже сильно зависят от условий, в которых они живут. Что вообще может женщина? Кто ей поверит, если она обвинит народного любимца в таком преступлении? – Катриона говорила так, словно Фелиции вообще не было в зале. – Люди не желают признавать пороки своих героев, а Рэндольф и Таддеуш Карлайоны были именно героями. Общество заклеймило бы ее как клеветницу и не поверило бы ни единому ее слову. Если бы она и узнала обо всем, то предпочла бы молчать, чтобы сохранить то, что имеет. Мисс Александра поступила иначе – попыталась спасти своего ребенка. Остается лишь выяснить, напрасна была ее жертва или нет.
Обвинитель открыл было рот, чтобы предпринять новую атаку, но, взглянув на лица присяжных, передумал.
– Вы замечательная женщина, мисс Бушан, – сказал он с легким поклоном. – Правда, нам все-таки нужно сначала выяснить, насколько ваше видение фактов соответствует истине. Однако в том, что вы верите в правдивость ваших слов, я не сомневаюсь. Вопросов больше не имею.
Рэтбоун тоже решил воздержаться от дополнительных вопросов. От добра добра не ищут.