– До каких пределов? – тихо спросил Романов. – Падение температуры… это до каких пределов?
Старик казался ему черным с серебряным сиянием силуэтом, из которого исходит голос. Снова нахлынуло – на секунду – ощущение нереальности происходящего.
– Предполагаю – примерно до минус сорока градусов по Цельсию для наших мест. Затем поднимется до пятнадцати-двадцати в среднем, – прозвучал голос из силуэта, и в комнате стало тихо.
Романов спросил еще спокойней:
– А что предполагается с Россией?
– С Центральной Россией? – уточнил профессор. – Я уже говорил.
– Уточните, пожалуйста, – настаивал Романов. Ему почти болезненно хотелось точных слов и ясных определений. Они успокаивали, создавали ощущение твердой реальности, пусть и новой, изменившейся, но твердой. Иначе начинало казаться, что тонешь то ли в болоте, то ли в зыбучем песке…
– Хорошо… Не исключено, что она просто-напросто уничтожена. Мы не можем определить, сколько там взорвалось боеголовок, но, я думаю, несколько сотен точно. Если же нет… то мне страшно даже представить себе, во что ее остатки превратятся в ближайшее время, учитывая почти полный развал сельского хозяйства и скученность людей в мегаполисах и вообще больших городах. Какое-то время это будет очень, очень жуткое место… Впрочем, какие-то прогнозы я делать не буду. Повторяю, точно ничего сказать нельзя.
– Так. А как долго продлится эта… зимняя ночь?
– Очень большой оценочный разброс.
– Назовите крайние даты, – резко, хотя и негромко, потребовал Романов.
– Нижний предел – порядка пяти лет. Верхний – порядка пятнадцати… – Лютовой помолчал, разглядывая что-то на ковре, и добавил тихо: – Я должен предупредить… если это затянется более чем на десять лет… это будет конец. – Он поднял голову, сверкнув серебром волос. – Всеобщий конец. Уцелеют единицы в сверхдолговременных бункерах. Да и то… Но более – никто. Через какое-то время умрут и они, потому что Земля будет стерилизована. Возможно, какая-то жизнь сохранится в океанах, но – не более того.
– Вадим Олегович, конец наступит тогда, когда мы опустим руки.
Романова сам вздрогнул от этих своих слов. Он произнес их совершенно спокойно и абсолютно уверенно. Лютовой подошел к столу, снова сел в кресло. Бросил – как учитель хорошему ученику:
– Я не ошибся в вас. Располагайте мною и моими… знакомыми. Мне на самом деле осталось немного, но кое-что я сделать успею.
– Если я предложу вам пост… советника по общим вопросам, – Романов говорил серьезно, – вы не откажетесь?
– Затем я и пришел к вам утром, – профессор кивнул. – Придется начинать все сначала. Этого темпа работы я не выдержу, скажу честно и сразу. Может быть, не выдержите и вы тоже… Но я помогу, чем смогу. Слово.
– Значит, у нас есть около года практически полного спокойствия, затем – еще с полгода спокойствия относительного… – Романов наконец поднялся с дивана, прошелся по кабинету, встал у карты города и окрестностей, которую тоже разместили здесь сегодня днем. Включил и выключил подсветку. – Затем – период, в который даже просто выход из жилищ будет затруднен. Рассчитываем его по максимуму – два года. Я правильно понял?
– Вы совершенно точно уловили мою мысль, – кивнул Лютовой.
– Топливо. Жилища. Еда… – медленно произнес офицер. – В первую очередь. И все с порядковым запасом, потому что мы не можем отказать тем, кто будет искать у нас спасения…
– Очень ценным было бы для нас занятие Всемирного семенохранилища, – сказал профессор. – Но я понимаю, что это, конечно, фантастика… [6]
– Я даже не знаю, где такое расположено, – буркнул Романов и неожиданно признался: – У меня весь день в голове кавардак. Я что-то все время делал, а сейчас понимаю, что не решил за день ни одной на самом деле важной проблемы…
– Вы сегодня отдохнете, – сказал Лютовой. – А я старик, мне не хочется спать. Я вообще очень мало сплю. Очень мало… Да и нельзя сказать, что я так уж устал. Я набросаю к полудню список – список того, что нужно сделать как можно быстрее просто для выживания. Например – гидропонные плантации. Это то, на что стоит обратить самое пристальное внимание. Пока еще не поздно. И еще: надо отселять город. В глубь континента. На сопки.
– Зачем?! – изумился Романов, но тут же осекся. Подумал и спросил прямо, озвучив свою догадку: – Значит… все-таки боитесь цунами?
– Мне очень не хочется в это верить, – признался Лютовой. – Но расчеты убедительны. Я вас познакомлю с коллективом, который работал здесь… Люди молодые и верные науке.
– Тоже ваши протеже? – уже в шутку спросил Романов.
Лютовой покачал головой:
– Нет. Тут начнут работать иные критерии отбора…
– За список я буду очень благодарен. – Романов присел на угол стола. – Но есть и внешняя опасность. Я думаю, китайцы появятся в самое ближайшее время. Пока их задерживает происходящее на Амуре, но это когда-то кончится, и они скорей всего пойдут сюда. Причем, – Романов усмехнулся, – небольшими группами по два-три миллиона человек. Если мы их и сможем завернуть, то только ядерными боеприпасами, путем выжигания на том берегу Амура смертельной для любой жизни зоны. Это единственный способ, к сожалению. А таких боеприпасов у меня… у нас нет. Может быть, пусть приходят? – Офицер постучал пальцем по столу, потом провел по полировке. – В конце концов, не все ли равно, если так…
– Оставьте эти мысли. – Голос профессора по-прежнему был спокойным, но жестким. – Вы думаете о Китае как военный. Рассматриваете Китай как потенциального военного врага. А он не враг. Он – общество-муравейник. Если планета достанется ему – он высосет ее, как высосал территорию самого Китая. Я там был. Я знаю. Но тут, думаю, я ничего не смогу вам посоветовать. Я как раз – не военный. Возможно, вы все-таки найдете какой-то способ разрешить эту проблему… Я сейчас пойду… но сначала скажу еще кое-что. Простите, но это не может терпеть до завтра. Это о задачах… о целях… – Лютовой заговорил неожиданно горячо и быстро: – Вы должны спасти как можно больше гражданских. Особенно как можно больше детей. Но в этом спасении вы обязаны избегнуть двух ловушек. Первая – вы поймете «спасение гражданских» так, как вас учили. То есть разместить их где-то, кормить, предотвращать эпидемии, удерживать от уголовщины и охранять. Путь очень простой, потому что привычный для вас. Так вы получите стадо. Причем бесящееся от осознания своей несвободы, с определенного жиру и от безделья. Это стадо будет вас ненавидеть, а любые ростки светлого и делового в своей среде затопчет с невиданным остервенением. Дальше. Вам станут предлагать пойти иным путем. Некоторые ваши же собственные соратники. Конечно же, ради блага народа. Предложат обратиться к «историческому опыту», который-де оправдывал себя и лучше всего отвечает менталитету русского народа. – В голосе профессора послышалась брезгливая насмешка. – Проще говоря, вам предложат превратиться в бар, а основную массу спасенных сделать своими крепостными. Нет, конечно-конечно, вы будете добрыми барами. Заботливыми отцами своим «душам». Вот только это ничего не изменит, кроме того, что ваше стадо будет покорным и бессмысленным. Ищите иной способ. Стройте общество-круг вместо общества-пирамиды. Я помогу вам, я клянусь снова, что помогу, чем только буду в силах… Всегда помните приоритеты: защита от банд и внешнего врага, причем защита всенародная, в которой вы – только руководители. «Избавляя мирное население от страданий, связанных с войной», по такому сценарию, вы создадите общность трусов, которые привыкнут на вас надеяться во всем, что касается порядка. Дальше. Образование и воспитание. Настоящее образование и воспитание, всестороннее, основанное на внушении жестких норм поведения и ясных чистых ценностей, на суровой дисциплине, приоритете общего над частным, на широком охвате всего спектра знаний, на умении думать и принимать мгновенные решения. Образование и воспитание, которое – в первое время, во всяком случае, – придется вбивать в людей силой. Скота, труса, жадюгу, подонка, лгуна, развратника, ленивца – выколачивать. А это – вбивать. Я помогу вам, – Лютовой повторял это, как заклинание, снова и снова. – Мне немного осталось, но я буду помогать, пока дышу. И умру с верой, что мы – люди, русские – использовали последний свой шанс не впустую…