Это начало доходить до Блага примерно полчаса спустя. Грон танцевал по арене, уворачиваясь от обвешанного металлом гиганта, и, улучив момент, то втыкал лезвие кончерака в щель между разошедшимися пластинами наручей, то колол Блага острием в подколенную ямку (поножи прикрывали ногу только спереди), то легким касанием срезал кожу с торчащего из-под забрала подбородка. Так что через полчаса роскошный шелк поддоспешной одежды знаменитого чемпиона во многих местах уже окрасился цветом его собственной крови. Трибуны бушевали, показывая, как нестойка зрительская привязанность. Если в начале схватки любимцу публики достаточно было всего лишь вскинуть руки, чтобы заставить трибуны восторженно взреветь, то теперь со всех сторон неслись крики: «Прикончи его, Корпус!», «Давай, Длинная пика!», «Руби его, Атлантор!» Благ теперь часто останавливался посередине арены и, тяжело дыша, сверлил Грона ненавидящим взглядом. Но тот не давал ему отдыхать слишком долго. Как только Благ застывал на месте, Грон тут же сдергивал пояс и, поместив в петлю камень, принимался раскручивать эту импровизированную пращу. Вопреки его первоначальному опасению, недостатка в «снарядах» он не испытывал. Благ несколько раз промахивался и врезался всей своей массой в облицовку, так что по краям арены валялось много гранитных обломков. Впрочем, Грон мог записать себе в зачет лишь три удачных попадания. Одно пришлось на кисть, и сейчас по руке Блага-катафалка расползался огромный сине-багровый синяк, второй удачный бросок рассадил сопернику подбородок, а третий поставил синяк на левом предплечье, когда он неосторожно развернул щит внутренней стороной. Но постоянный обстрел не давал Благу возможности остановиться и передохнуть — он несколько раз на ходу сдирал с головы шлем и вытирал пот, заливающий глаза. Но и Грон уже чувствовал усталость, все-таки он был лет на десять старше этого мордоворота. Так что пора было заканчивать.
Благ в очередной раз остановился и сдернул с головы шлем. Как раз такого момента Грон и дожидался. Он тут же перекинул щит на спину, щелчком развернул петлю своей импровизированной пращи, пристроил увесистый камень и, крутанув пращу всего два раза, с силой метнул «снаряд» в давно выбранную цель. От удара тяжелым куском гранита в лоб голова Блага откинулась назад, челюсти клацнули, и он рухнул на колени, а Грон стремительно бросился вперед, на ходу отбросив ремень-пращу и вскинув кончерак. Но Благ оказался гораздо крепче, чем Грон предполагал. Он никогда не стал бы чемпионом и не удержал бы этот титул на протяжении столь долгого времени, если бы его можно было вывести из строя одним ударом (пусть даже и таким, который для большинства закаленных бойцов означал бы конец боя). Грон был всего в пяти шагах, когда Благ взревел и, не вставая с колен, метнул в него свою чудовищную секиру. Грон подпрыгнул, пропуская гудящую смерть под собой, но получил в грудь удар тяжелым щитом. Он задохнулся и рухнул на песок, ловя воздух широко раскрытым ртом. Тщетно.
Почти теряя сознание, Грон непослушными пальцами расстегнул пряжки и сбросил изуродованную кирасу, прогнувшуюся от чудовищного удара, и лишь после этого в легкие хлынул живительный воздух. К тому моменту Благ уже поднялся на ноги и стоял, пошатываясь, в центре арены. Грон, восстанавливая дыхание, осторожно ощупал грудную клетку, — похоже, что этот удар не прошел для него даром. Он повернул голову и увидел кончерак, валявшийся шагах в пяти от него. Трибуны вновь восторгались своим любимцем, над ареной гремело: «Бл-л-а-а-а-а-г!!!» — и это словно подтолкнуло Блага. Он вытащил из ножен меч и с хриплым ревом бросился вперед. Грон подождал, пока тот не окажется совсем близко, и, крутанувшись на спине, откатился в сторону, успев зацепить ступней голень Блага. Тот попытался на ходу изменить направление движения, но с его массой это было невозможно, а потому он всей массой рухнул на песок, отчего Грона слегка подбросило. Но это только помогло ему подняться на четвереньки, и, вытащив единственное оставшееся у него оружие — нож, Грон рванул к тяжело дышавшему Благу. Тот валялся на песке, слабо шевеля руками, будто гигантский краб, которого перевернули на спину…
С первого раза удар не получился. Благ, почувствовав, куда будет нанесен удар, отчаянным движением втянул голову внутрь кирасы, и нож скользнул по верхушке черепа, взрезав кожу, но не нанеся никакого существенного вреда. Когда Грон замахнулся еще раз, Благ взревел и попытался перевернуться и придавить Грона к земле, и это было его ошибкой. Он на мгновение открыл горло, и Грон с тяжелым хеканьем, словно дровосек, раскалывающий какое-нибудь особо прочное и упрямое полено, вогнал лезвие в горловую ямку, а в следующее мгновение снова покатился по арене от удара тяжеленного кулака. Но дело было уже сделано. Благ с рукояткой ножа, торчавшей из его горла будто какое-то причудливое украшение, сумел подняться на ноги и сделать, шатаясь, шаг в сторону оглушенного последним ударом Грона… потом еще один… Тут из его горла вырвался хриплый стон, он ухватился за рукоятку и… рухнул на арену, так и не успев вытащить лезвие. Грон несколько мгновений, тяжело дыша, смотрел на эту чудовищную гору мяса и бронзы, потом поднял голову и… увидел ее. По какой-то странной прихоти судьбы их последняя схватка с Благом произошла как раз напротив ее портика. Похоже, она тоже отчаянно болела за исход схватки, потому что на ее возбужденном лице сиял румянец, растрепавшиеся волосы выбились из-под капюшона. У Грона отчего-то появилась уверенность, что она болела именно за него. Она была прекрасна и… удивительно похожа на Толлу. Так похожа, что он невольно вздрогнул. Их взгляды встретились, и вдруг для них обоих исчезла арена, люди, мертвая туша Блага и вообще все вокруг. А потом Грон оскалился и хрипло проговорил:
— Не стоит становиться моим врагом. Я… слишком страшный враг.
Он резко повернулся спиной к портику и тяжело двинулся к воротам, не обращая внимания на восторженный рев трибун и дождь золотых и серебряных монет, которыми разгоряченные болельщики осыпали своего нового кумира…
— Мне плевать, трудно это или нетрудно. Я ДОЛЖНА знать, где он. И я даю вам три дня, чтобы установить это. А если вы не успеете… — Эсмерея зло сузила глаза. Стоящий перед ней человек отшатнулся и, склонив голову в униженном поклоне, пробормотал:
— Да, Госпожа.
Когда за ним закрылась дверь, из угла раздался тихий голос:
— Что с тобой, Эсмерея? Ты будто с цепи сорвалась. Эсмерея повернула голову.
— Заткнись, Облион! — прошипела она, вскочила на ноги и зашагала из угла в угол. — Все дерьмо! Как, ну как мы могли его упустить?! Он же был еле жив после боя. Откуда взялась та колесница?
Облиону было что ответить, но эта женщина пока неспособна воспринимать разумные речи. В ней клокочет ярость и… похоже, кое-что еще, о чем он старался не думать, чтобы не выдать своих мыслей каким-нибудь неосторожным намеком. Потому что сейчас эта женщина готова убить даже за косой взгляд. Он не раз сталкивался с подобными проявлениями женского гормонального взрыва, но от той, что сейчас мерила комнату стремительными шагами, зависела его судьба и судьба всех, кто был ему дорог. Так что он благоразумно промолчал. Да и что говорить, если она отбросила все тщательно разработанные ими планы и привела в действие всю сеть Ордена. Человек, только что покинувший комнату, — глава всей группы Наблюдателей побережья, а она чуть не размозжила ему голову томгом, стоило ему лишь высказать мысль, что поиски Измененного могут несколько затянуться.