– Что вам здесь надо? – холодно спросил он, когда шейкарки приблизились к нему в сопровождении караульных.
– Мы к Грону, – сообщила Линдэ, попытавшись просто пройти мимо барона.
Мрачные латники тут же скрестили пики перед ее носом. Линдэ остановилась и удивленно уставилась на них.
– Эй, я не знаю, как тебя зовут, – обратилась к барону Эмальза, – но раз ты рядом с Гроном, значит, не дурак, не так ли?
Барон едва не поперхнулся, услышав такую характеристику, но, сделав над собой усилие, отреагировал на столь странное заявление всего лишь сдержанным кивком.
– Тогда почему ты не разрешаешь нам пройти к Грону? – озабоченно спросила Эмальза. – Разве ты не знаешь, что он сейчас шмельцель!
– Во-первых, не к Грону, а к его высочес… – рассерженно начал кто-то из офицеров, которые подтянулись к месту разговора из своих палаток, привлеченные шумом и гамом, сопровождавшими появление шейкарок, но барон прервал его жестом и переспросил:
– Шмельцель?
– Ну да, – нетерпеливо отозвалась Линдэ. – А кто же еще?
– И неужели ты хочешь, чтобы он им и оставался? – задала вполне логичный, с ее точки зрения, вопрос Эмальза.
Барон растерянно оглянулся на офицеров. Грон уже трое суток не выходил из своей палатки, а его денщик, которого они время от времени подсылали к нему, рассказывал, что Грон сидит за походным столом, устремив взгляд в одну точку, и ни на что не реагирует. Все время в одной позе. Даже ночью. Барон нерешительно повел плечами.
– Ну… нет, наверное… но я не знаю, что такое шмельцель.
Сестры переглянулись, и рыжая Линдэ высокомерно фыркнула. Ну что вообще знают эти равнинники?
– У него убили жену, – покладисто начала более терпеливая Эмальза. – Любимую жену, так?
– Ну да, – кивнул барон, все еще не понимая, к чему клонит шейкарка.
– И это его сильно ранило. Очень сильно. Но не тело, а душу, – продолжила Эмальза. – Так вот, человек с такой раной в душе не может правильно жить. Он делает глупые поступки. Он копается в своей ране. Иногда он даже хочет убить себя.
– Грон не такой, – категорично заявила Линдэ.
Эмальза бросила на сестру осуждающий взгляд.
– Я и не говорю, что он такой. Грон сильный. Но многие шмельцель такие. Ты знаешь, не так ли?
Линдэ опять фыркнула. А Эмальза снова развернулась к барону:
– Так вот, когда человек шмельцель, ему очень плохо. И он делает себе еще хуже. А разве и ему, и нам всем это нужно?
Офицеры-агберцы переглянулись. Впервые в словах шейкарок промелькнул какой-то смысл.
– И… что? – осторожно спросил барон Шамсмели.
Рыжая удивленно воззрилась на него и снова фыркнула, будто удивляясь тому, как можно быть таким тупым. Но Эмальза спокойно взяла сестру за руку и, повернувшись к барону, пояснила:
– Мы знаем, что нужно делать, чтобы человек перестал быть шмельцель. Пусти нас к Грону.
Барон сумрачно уставился на сестер. Знают… как же. Да чтобы эти ведьмы запрыгнули в постель к коннетаблю в тот момент, когда еще не остыло тело…
– Э-э, не о том думаешь! – оборвала Эмальза его мысль, точно угадав ее. – Ему сейчас никто не нужен. Никакая женщина. Даже если бы он уже согласился взять нас младшими женами, мы бы сейчас все равно не стали делить с ним постель. Пока мужчина шмель-цель, этого делать нельзя. Он может совсем… – И она сделала круговой жест над головой, показывая, что может случиться со шмельцель, если он возляжет с женщинами. – Ему сейчас другое нужно. И мы знаем что.
Барон беспомощно оглянулся на своих офицеров. В глазах большинства их тихо засветилась надежда. Видеть Грона таким, каким он был в эти три дня, было невыносимо. Так, может…
Барон развернулся к шейкаркам.
– Вам… – начал он пересохшими губами. – Вам что-нибудь нужно?
– Вода, – мгновенно отозвалась рыжая.
– И бадья, – добавила Эмальза. – И чистое белье.
Барон перевел взгляд на денщика, переминающегося с ноги на ногу в нескольких шагах от них.
– Принесешь. И покажешь, – приказал он и, подняв взгляд, кивнул латникам, приказывая освободить проход.
Шейкарки молча двинулись вперед, только Линдэ раздраженно оттолкнула рукой одного из латников, убравшего копье, но не успевшего отступить в сторону. Тот с лязгом опрокинулся на спину. Но когда он, полыхнув лицом, вскочил на ноги, шейкарки уже скрылись в шатре Грона.
Где-то с полчаса все, не расходясь, наблюдали, как денщик, взяв себе в помощь пару латников, носится с ведрами от ручья к шатру, потом оба латника выволокли бадью, полную грязной воды, и на некоторое время все замерло. Затем денщик выскочил наружу и, ошалело крутя головой, двинулся в их сторону.
– Они там это… – забормотал он, приблизившись, – вина просят. Самого крепкого, какое есть.
– Вина! – возбужденно загомонили офицеры. – Зачем вина? Какого вина? А что они вообще там с ним делали?
Тут денщик густо покраснел.
– Мыли они его. Раздели, нагишом в бадью усадили и давай мыть в четыре руки. Особливо это… – Денщик запнулся.
Все напряженно подались вперед.
– Голову! – выпалил денщик. – Как вцепились пальцами ему в космы и давай их начесывать. Вкруговую. Куртки скинули, присели на корточки и давай…
– Куртки скинули? – удивленно переспросил кто-то. – Это они как, голые там, что ль?
– Да не. У них еще рубашки там, тонкие, правда. Да еще замочились. – Денщик покраснел еще сильнее, но тут же поспешно добавил: – Токмо его высочество на них никак не реагировал. Сидел будто тряпичный. Ну сначала. А как они ему голову так исчесали – вроде как слегка очухался. И как тоскливо так вздохнет… У меня аж сердце захолонуло…
Все оживленно переглянулись. Ну хоть какое-то различие с предыдущими днями.
– А энти-то сразу повеселели. И тут же вина потребовали.
Барон поспешно оглянулся, собираясь распорядиться насчет вина, но герцог Тосколла уже позаботился об этом. И вестовой уже стоял рядом с темно-бордовой бутылью кагдерииского южного, считавшегося самым крепким в Шести королевствах.
– Вот, бери.
Денщик суетливо кивнул и, схватив бутылку, рысцой метнулся к шатру…
Вернулся он через полчаса. С сияющим лицом.
– Спит! – торжественно доложил он барону.
Толпа офицеров одобрительно загудела.
– А эти? – нетерпеливо спросил барон.
Денщик растерянно оглянулся на шатер, и в этот момент полог откинулся и наружу выскользнула Линдэ. Не обращая внимания на сотню глаз, тут же уставившихся на нее, она сбежала вниз, к ручью. Там быстро разделась донага и плюхнулась в ледяную воду. Барон, поймавший себя на том, что все это время вместе со всеми тупо пялился на шейкарку, опомнился и, развернувшись к офицерам, заговорил: