Между тем процесс в ванне уже подошел к концу. Дождавшись его завершения, Башуров взял в правую руку трость — чудесную вещицу, внутри которой находился метровый клинок прекрасной золингеновской стали, в левую — серые замшевые перчатки, внимательно осмотрелся и, хлопнув дверью, начал спускаться по скользким от мочи ступенькам лестницы.
Дождь на улице перестал, однако, как обычно, после него стало холодать, налетел резкий порывистый ветер, лужи подернулись хрустящей коркой наледи. Придерживая шляпу, Борзый пересек двор, вышел на дорогу и замер на краю тротуара с поднятой рукой. Не прошло и минуты, как на его призыв откликнулся водитель умеренно потрепанной «пятерки», однако ликвидатор уселся только в третью остановившуюся машину, на полдороге вышел, внимательно проверяясь, прогулялся пару кварталов пешком и лишь после всех этих предосторожностей опустился на сиденье таксомотора:
— К трем вокзалам.
На Ленинградском народу было, как всегда, не протолкнуться. Не выделяясь ничем особым из вокзальной толпы, Башуров проследовал в кассу, купил билет и начал думать, как убить время, — до отхода поезда оставалось еще часа три. Виктор Павлович бесцельно послонялся по вокзалу, дважды выпил соку, съел мороженое, несколько раз посетил заведение, заглянул в зал ожидания, где крутили по видику какой-то боевик с Сигалом. Кино! Красиво, конечно, и класс исполнителя налицо, шестой дан по айкидо не шутка, — да вот только в реальной жизни все бывает совсем по-другому, менее эффектно и куда страшнее. А вообще фильм ничего, интересный, один раз посмотреть можно, посмеяться.
Борзый съел еще мороженое и, постукивая тростью, направился к книжному развалу. Вот где, не привлекая внимания, можно легко убить время.
Не теряя бдительности — на щипача бы не напороться! — Башуров подошел к прилавку и принялся методично, одну за другой, просматривать новенькие, пахнущие типографской краской книжки. Вообще-то ему хотелось полистать Камасутру или красочное пособие по тантрической йоге, но, логично решив, что интересы академика должны лежать уже несколько в иных сферах, он купил средней толщины труд малоизвестного автора. Роман назывался «Русский покер» и выгодно выделялся из общей массы ужасно непристойной обложкой, однако Борзого особенно прельстила аннотация:
«Молодой ученый-историк Буров, владеющий энергетическим каратэ, в прошлой жизни бывший великим магом царем Соломоном, выводит русский народ из нравственного и духовного тупика. Помогают ему в этом морально разложившийся капитан милиции, валютная проститутка, подполковник спецслужбы, оказавшаяся садисткой и активной лесбиянкой, бандит-вышибала и видный деятель райадминистрации, страдающий половыми отклонениями. В книге показана широкая панорама российской жизни, изрядно изгаженной в результате разложения коммунистической свиньи, которую подложили народу российскому большевики в 1917 году.
Несмотря на легкость стиля, автор затрагивает серьезные философские аспекты отношений человека и бога и освещает место религии в человеческом обществе».
Детям до шестнадцати лет книгу читать не рекомендовалось. «Автор — маньяк». Присев на свободное место в зале ожидания, Башуров с неожиданным удовольствием убил целый час, отдал «Русского покера» нищему и направился в камеру хранения; настроение у него заметно улучшилось. Соблюдая обычные предосторожности, он обменял блестящий жетон на неприметный с виду чемодан, отпереть который без ключа даже при большом желании и умении было совсем непросто, и потихоньку двинул на перрон. По радио уже объявили посадку, народ дрогнул, и, неспешно пробравшись сквозь ряды провожающих, Виктор Павлович занял свое место в купе. Он не путешествовал поездами уже много лет и сейчас испытывал какое-то странное волнение: запах мазута, вокзальная суета, вся эта особенная железнодорожная атмосфера действовали на него ностальгически, напоминали о далеком детстве.
— Мое почтение, господа. — Поздоровавшись с попутчиками, Башуров чинно убрал трость и чемодан в багажный ящик под нижней полкой, аккуратно повесил на плечики пальто и, вытащив из внутреннего кармана свернутый в трубочку доклад английского научного общества о влиянии магнитных аномалий на размножение кишечнополостных, с увлечением углубился в чтение.
Скоро состав вздрогнул, за окнами вагона медленно поплыли назад вокзальные огни, и, с ненавистью глянув на фотографию препарированной морской звезды, Башуров незаметно огляделся. Попутчики как попутчики: супружеская пара средних лет да рахитичный интеллигент в дешевых очках. Пока для тревоги нет никаких оснований. Пока… Не отрывая глаз от вывернутого наизнанку кишечнополостного неудачника, Борзый не спеша принялся прокачивать ситуацию.
Ясно, что пока его упустили, однако это всего лишь вопрос времени, — возьмут Зойку крепко-крепко за лобок, тряханут пару раз, и выложит она, болезная, сразу, что массажиста вызывали по межгороду. Звоночек проверят, и догадаться после этого, что поехал Виктор Павлович в Питер навестить свою дражайшую родительницу, не сможет только даун. По уму, надо бы сейчас податься куда-нибудь в противоположную сторону, залечь на дно поглубже, пока все не утрясется, благо дипломат баксами забит под завязку. Но только потом он себе этого уже никогда не простит, человеком считать перестанет.
Башуров вдруг вспомнил себя бойцом-первогодком на зимнем учебном пункте, заголодавшим, потерявшимся от безысходности казарменной круговерти, он ощутил замерзшие руки матери, тайком совавшей бутерброды с «Краковской» сквозь щели в ограждении плаца, и внезапно почувствовал, как изображение несчастного морского хищника начинает расплываться от неожиданно набежавшей слезы.
Недаром, значит, говорят, что жестокие люди до смешного сентиментальны.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поезд прибыл в Северную Пальмиру ни то ни се — ранним утром. Погода здесь была еще похуже, чем в столице: лил холодный косой дождь, порывы ветра сбивали с ног, за воротник просачивалась промозглая сырость. «Погода как в Англии, бардак наш, российский». Башуров натянул шляпу по самые уши и, подхваченный толпой, медленно поплыл вдоль перрона; повсюду стоял гомон, раздавались окрики носильщиков, то и дело какие-то потертого вида личности предлагали ночлег и прочие услуги.
У выхода на Литовский навязчиво крутили ключами от машин энтузиасты частного извоза, и Борзый, не думая, выбрал мужика попроще, с траурной каймой под ногтями.
— Особо не торопитесь, голубчик. Усевшись, он поправил очки, сразу сунул на «торпеду» обещанную стоху, и «жигуль», взревев мотором, резво покатил по городу. Машин было немного — рано, да и непогода, — так что Виктор Павлович, из-под полуприкрытых век напряженно следивший за дорогой, «хвост» заметил бы сразу. Его не было, и все же, как только вырулили на Московский, он тронул водилу за плечо:
— Спасибо, любезный, дальше я сам.
Тот пожал плечами — мол, дело хозяйское, было бы уплачено, высадил его у «Фрунзенской» и, круто развернувшись, двинул назад, в отстой. Дождь вроде бы перестал, но все равно было сыро. Борзый попетлял немного по начинающим просыпаться дворам, с любопытством заглянул на рынок и наконец, зябко поеживаясь, сел в такси, хотя до гостиницы «Россия» было уже рукой подать.