Дэвид приводит нас в помещение с ковровым покрытием и расставленными везде растениями в горшках. Обои старые и пожелтевшие, по углам они отстают от стен. Следующая комната имеет высокие потолки и деревянный пол. Тепло светятся желто-оранжевые лампы, и в два ряда стоят складные кровати, в изголовьях которых находятся тумбочки. Здесь большие окна, занавешенные элегантными шторами. Но когда я подхожу к ним поближе, становится заметно, что они изношены и потрепаны по краям.
Дэвид говорит, что прежде эта часть здания Бюро являлась отелем, туннелем, связанным с аэропортом, а данное помещение было банкетным залом. В очередной раз он произносит слова, которые мы не понимаем:
– Вот ваше временное пристанище. Как только вы решите, что делать дальше, мы переселим вас в другие места, на территории самого Бюро или где-нибудь еще. Зоя проследит, чтобы вы хорошо устроились, – произносит он. – А я завтра вернусь.
Тобиас расхаживает взад-вперед и грызет ногти. Никогда прежде не замечала за ним подобной привычки. Возможно потому, что не видела его раньше в таком нервном состоянии. Я понимаю, что должна остаться, но мне немедленно нужно выведать информацию о моей матери.
Мчусь по коридору за Дэвидом. Нагоняю его. Он стоит и потирает шею.
– Салют, – говорю я, – меня зовут Трис. Мне кажется, вы были знакомы с моей матерью.
Он вздрагивает от неожиданности, потом улыбается. Скрещиваю руки на груди. Сейчас я чувствую себя так же, как в тот момент, когда Питер сдернул мое полотенце во время посвящения в лихачи. Он выставил меня напоказ. Я жутко рассердилась и еще больше смутилась. Может, несправедливо, вываливать все на Дэвида, но я ничего не могу с собой поделать. В конце концов, он – лидер организации.
– Здравствуй, Трис, – отвечает он.
Я крепко обхватываю себя за плечи.
– Мне нужно узнать о моей матери. Зоя дала мне ее фото, и я подумала, что вы могли бы помочь.
– Можно мне посмотреть?
Достаю снимок из кармана и протягиваю ему. Он осторожно разглаживает карточку кончиками пальцев, и странная улыбка озаряет его лицо. Он будто ласкает изображение глазами. Я же топчусь рядом, чувствуя, что вторглась во что-то очень личное.
– Она приезжала к нам однажды, – говорит он. – Прежде, чем стать матерью.
– Что значит приезжала? – удивляюсь я. – Она – одна из вас?
– Да, – кивает Давид. – Она родилась здесь. Мы отправили ее в город, когда она была молодой девушкой, чтобы решить проблему, возникшую при проведении эксперимента.
– Значит, она была в курсе, – изумляюсь я.
Дэвид выглядит озадаченным.
– Ну, конечно.
Судорога пробегает по моему телу, словно я нахожусь под действием яда. Нет, не яда – а настоящей лжи.
– Она знала, что вы постоянно наблюдаете за нами… Вы видели, как умирала она и мой отец и как все начали убивать друг друга! Почему вы никого не отправили в город? Вы просто фиксировали ваши дурацкие наблюдения?
– Трис…
Он пытается обнять меня, но я отталкиваю Дэвида.
– Не произносите мое имя вслух.
По-прежнему дрожа, я возвращаюсь в комнату.
Там все вроде бы мирно. Каждый выбрал себе кровать и разложил свои вещи. Приваливаясь к стене рядом с дверью, я тру вспотевшие ладони о штаны. Похоже, никто из наших еще не оправился. Питер лежит на постели, отвернувшись от всех. Юрайя и Кристина вполголоса разговаривают. Калеб массирует себе виски. Тобиас продолжает расхаживать и грызть ногти, а Кара молчит. Впервые с тех пор, как я встретила ее, она выглядит расстроенной. Даже ее броня оказалась пробитой. Сажусь на раскладушку против нее.
– Паршиво выглядишь.
Ее волосы, как правило, всегда гладкие и собранные в идеальный узел, растрепаны. Она негодующе смотрит на меня.
– Как мило с твоей стороны, Трис.
– Извини. Я не то имела в виду.
– Ага, – вздыхает она. – А я… Понимаешь, я же эрудит?
– Да.
– О вот и нет, – качает головой Кара. – Эрудиция – единственное, что было у меня в жизни. А теперь выясняется, что я – продукт какой-то ошибки в генах. И наши фракции являются своего рода моральной тюрьмой, чтобы держать нас под контролем. Все обстоит именно так, как утверждает Эвелин Джонсон и ее бесфракционники, – она делает паузу. – Тогда зачем формировать верных?
Кара, видимо, свыклась с мыслью о том, что верные – неотъемлемая часть системы фракций, стремящаяся выполнить заветы Основателей. А для меня это – лишь временное прибежище, предлог, чтобы выбраться из города.
– Но мы узнали правду. Разве оно того не стоило? – возражаю я.
– Да, – отвечает тихо Кара. – Но что-то я запуталась.
Сразу после смерти матери сознание того, что я являюсь дивергентом, спасло меня. Теперь я поняла, почему я настолько отличаюсь от остальных. Интересный вопрос, нужны ли мне теперь эти сведения? И были ли они когда-нибудь нам нужны? Все эти лихачи, эрудиты, дивергенты и верные? Не можем ли мы оставаться друзьями, любовниками, братьями или сестрами, в зависимости от нашего собственного выбора, наших склонностей и привязанностей?
– Пойди лучше к нему, – кивает Кара на Тобиаса.
– Ты права, – отвечаю я.
Подхожу к окну и смотрю на то, что из него видно. Здание Резиденции возвышается над другими сооружениями. Я смотрю на траву на газонах и на заборы. Тобиас, наконец, замечает меня и останавливается.
– Ты в порядке?
– Да, – он садится на подоконник, лицом ко мне, так что наши глаза находятся на одном уровне. – То есть нет, если честно. Я думаю об этой бессмыслице. Система фракций и все такое прочее.
Он машинально дотрагивается до шеи, наверное, вспомнил о своих татуировках.
– Мы этим жили, Трис, – продолжает он. – А нас сделали подопытными животными.
– Тобиас, они постоянно наблюдали за нами. И они не вмешивались.
Он чешет в затылке.
– Я из-за другого беспокоюсь…
Он умолкает и пускается в объяснения:
– Трис, я работал в диспетчерской лихачей. Там камеры повсюду. Я предупреждал тебя, что во время твоего посвящения за тобой могут шпионить, помнишь?
Еще бы, он тогда вечно шипел сквозь зубы и косился куда-то в угол. А дело было в реальных видеокамерах.
– Но давным-давно я смирился с этим, – произносит он. – Мы всегда думали, что самостоятельны, и так и получилось. Они действительно бросили нас, Трис.
– А я никогда не смирюсь, – восклицаю я. – Если ты видишь, что у кого-то беда, ты должен помочь. Эксперимент там или нет. Боже мой.
Меня опять передергивает, а Тобиас ухмыляется.
– Ты чего? – накидываюсь я на него.